Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Л.Сульповар: «Конечно, Володя пытался доставать у нас... Но у нас в институте все очень строго. Ну, раз мы могли ему помочь, ну — два. Не больше...»

A. Макаров:               «Если бы я знал про наркотики... Я видел у него од­нажды стеклянные глаза, но я же не знал... Я бы обязательно вме­шался, хотя вряд ли мог что-либо сделать... Володя знал, что я не­ навижу наркоманов...»

Оксана: «Кто такой Толя Федотов? Это человек, который в лю­бых ситуациях пытался достать наркотик. И доставал. В такие мо­менты Володя ему доверял полностью».

Чтобы помочь другу, В.Абдулов мечется в поисках грамотно­го врача-консультанта и выходит на профессора-нарколога Ю.Пре­ображенского.

B. Абдулов:               «К этому моменту я окончательно все понял... По­стоянно думал об этом. У меня был знакомый — великолепный нар­колог, которому я абсолютно доверял. Я поехал к нему... Мы гово­рили, разговор шел о дозах. И этот врач сказал:

—   Самое страшное: чем сильнее человек, тем ужаснее карти­на, которую вы нарисовали... Чем сильнее человек, тем ужаснее си­туация.

Я был абсолютно в нем уверен и назвал фамилию...

—  Ему осталось жить месяца два... Полинаркомания не лечится...

И добавил:

—   Вот мои телефоны, в любое время суток звоните. Сделать уже ничего нельзя, но я всегда готов помочь».

Но Высоцкий осознанно отсекает от себя друзей, перед кото­рыми — стыдно, которые бы не постеснялись принять самые жест­кие меры, дабы не дать ему в это безумие втянуться. Вместо под­линных друзей нужны были податливые, угодливые дружки, перед кем не надо ни в чем отчитываться, с кем можно чувствовать себя свободным в любом виде. Поразительно, вплоть до дня смерти они постоянно чуть ли не насильно возили его выступать на концер­ты, прямо перед сценой накачивая его наркотиками, чтобы он про­держался.

Одни доставали «лекарство», не понимая, что делают, а кому-то нужно было, чтобы Высоцкий вышел на сцену любой ценой. На нем они делали большие деньги...

В.Янклович: «...у него в этот день не было «лекарства». Кое-как достали — что было делать... Я работал тогда администратором «Таганки» — много народу крутилось вокруг, в том числе и врачей. Я спросил, они как-то странно смотрели, но давали... Однажды мы смогли достать большое количество, рассчитывая, что этого хватит на месяц... А Володя сделал все это за неделю...

Я передавал ему ампулы — через командира самолета «Аэро­флота», который летал в Париж. Передавал в пузырьках от сердеч­ных капель...»

Выбор «доверенных лиц», окружавших Высоцкого в последние месяцы и дни его жизни был его собственный, и упрямый характер не принимал никаких советов:

И мне не навяжут чужих пассажиров —

Сажаю в свой поезд кого захочу.

А.Утевский: «В последние годы Володю окружали люди, кото­рые мне откровенно не нравились. Мелкие люди, которые выжима­ли из него все; люди, которые, как мне кажется, его спаивали... И у меня на этой почве были с Володей конфликты. «Володя, ну с кем ты связался?.. Посмотри, кто рядом с тобой!» Он иногда прислуши­вался к моим словам, а чаще — нет».

Аркадий Высоцкий: «К концу жизни рядом с отцом было мало хороших людей. Много — корыстных, которые крутились вокруг, таких, как, например, Янклович, который теперь делает деньги на этом знакомстве».

М.Шемякин, иллюстрируя стихи Высоцкого, в шаржевом ри­сунке к стихотворению

«Мои похорони»

изобразил Янкловича, снаб­див надписью: «Продаю стихи Высоцкого. Цена 50 S за штуку».

Пророческое предвидение в поэзии у Высоцкого сочеталось по­рой с плохой ориентацией в сугубо жизненных вопросах. Будучи бесконечно добрым и преданным к другим, он иногда ошибался в окружающих его людях. Так было при ответе на вопрос «Кто твой друг?» в известной анкете 1970 года и так случилось в последний год жизни в отношении Янкловича.

7 июля 1980 года Высоцкий пишет записку Янкловичу:

«Дорогой мой друг Валерка! Если бы тебя не было на этой зем­ле — нечего бы мне было на ней горло драть. Вдруг улечу сегодня. По­сему целую, а уж про преданность и говорить не стоит. Будь сча­стлив. Высоцкий».

Второй «друг Валерка» — но Золотухин — напишет в своем дневнике 31 января 1982 года: «Наделал ты мне хлопот, Владимир Семенович, назвав когда-то другом».

Для Янкловича же записка Высоцкого станет охранной грамо­той. Записка — бумажка, быстро истрепаться может... Янклович от­ливает медаль, вешает на цепи на шею и с гордостью показывает всем- всем. На медали скромная гравировка с фрагментом записки:

«Дорогой друг Валера! Не было б тебя на этой земле — нечего было бы для них горло драть».

Если бы не проклятая зависимость от наркоты, Высоцкий дав­но бы расстался с некоторыми из этих «друзей». Но они были по­ставщиками «лекарства». Из воспоминаний Михаила Боярского: «Однажды он шел по «Мосфильму», увидел меня и говорит:

«Здо­рово, Миша!»

— хотя нас никто друг другу не представлял. Завя­зался разговор. Он предложил:

«Давай пойдем выпьем! А то у меня дома народа до хрена, а выпить не с кем!»

Но я, идиот, отказался! До меня просто не дошло, что в тот момент надо было мне послать все подальше, уйти с Высоцким. Но кто ж знал! А Володя еще ска­зал:

«Я сейчас собираюсь снимать на Одесской киностудии картину «Зеленый фургон» — давай поработаем вместе!» Я

не верил такому счастью. Мы еще немножко поговорили. Он был подтянут, гладко выбрит, красиво одет. И вовсе не производил впечатления челове­ка, горящего желанием выпить. А вот меня как раз трясло, безум­но хотелось выпить. Но, дурак, сдержал себя!»

«КОГДА Я ОТПОЮ И ОТЫГРАЮ...»

Все ухудшающееся состояние здоровья приводило к мысли о близости конца. Смерть не вообще, а его собственная личная смерть давно уже стала персонажем его песен и стихов. Его представле­ния о своей жизни на грани возможного складываются в метафо­ру мчащейся по бездорожью

(«по-над пропастью

») тройки. Сколь­ко раз, находясь в состоянии «на

краю»,

он надеялся, что и на этот раз выберется. Многочисленные автомобильные аварии, из кото­рых чудом выбирался живым, нервно- физические перегрузки, усу­губленные водкой и наркотиками, наконец — клиническая смерть в июле прошлого года... Смерть постоянно была рядом с ним. Но и остановиться, передохнуть он не мог. Творческая энергия до само­го конца не оставляла его. Свидетельством этому — его многочис­ленные планы.

Периодически — наскоками — шла работа вместе с Б.Акимо­вым и О.Терентьевым над приведением в порядок архива текстов. Вспоминает Б.Акимов: «Уже после правки он мог прийти радостный такой:

«Я тут несколько рукописей нашел — таких, таких...», —

а эти тексты уже мной сделаны. Работа рушится. У меня даже как-то вырвалось: «Опять варианты! Когда же это кончится!» И вдруг слы­шу:

«Подожди. Скоро»

— совершенно мимоходом, не к тому, чтобы я запомнил. А как не запомнить — был 1980 год».

«Надо бы к Олимпиаде несколько расширить репертуар... Что я и собираюсь сделать...»

— говорил он на одном из мартовских кон­цертов, имея в виду репертуар спортивных песен.

Как-то он рассказывал Шевцову, что предполагал сам снимать продолжение «Эры милосердия», говорил о предложении Любимо­ва готовить роль Годунова в пушкинской трагедии, планировал пи­сать