безмерно».
Выдержка из письма 1940 года: «Несколько слов об Эйнштейне. Лично я холодно поглядываю на его теории. Ибо есть в них безусловно разрушительная отрицательная сторона. Это — принципиальное отрицание единого мирового времени».
Отказ от идеи единого всеобщего пространства и времени равносилен отрицанию бесспорной истины: единства Мироздания. В нашем организме каждая клетка обособлена, имея свои координаты и пределы жизни. И все они — части единого целого, у которого тоже свои координаты. Не так ли обстоят дела и в организме Вселенной?
Лузин признавал: «При всей принципиальной шаткости идей Эйнштейна дело часто поворачивается так, что формулы, выведенные из его теории, эмпирически оказываются верными. Это для меня самая большая загадка».
Согласно СТО объект, двигаясь со скоростью света, «размажется» в пространстве, а превысив её, окажется в пункте назначения раньше, чем покинет пункт отправления. Об этом французский астроном и писатель Камиль Фламмарион написал повесть, герой которой Люмен движется быстрее скорости света и видит события в обратном порядке. Эйнштейна эта фантазия возмутила: при скорости света масса тела становится бесконечно большой, а превысить эту скорость невозможно!
Тогда возникают новые вопросы. Как масса тела может приблизиться к бесконечной величине? Чем объяснить предельность скорости света в вакууме? Значит, сказываются свойства вакуума; а если они меняются во времени и пространстве?
На мой взгляд, парадоксы СТО можно истолковать как проявления эффектов передачи и приёма информации. Интересный вариант объяснения связан со свойствами космического вакуума, в котором движется световой луч. Если меняется «плотность» или структура вакуума, луч будет отклоняться от прямой линии, ускорять или замедлять движение.
В таком случае принцип диссимметрии распространяется не только на видимый нами мир, но и на «энергетический океан» вакуума! Такие соображения открывают возможность для создания новейшей физики примерно так же, как столетие назад оформилась новая физическая картина Мира…
Вот как далеко можно зайти, развивая идеи Вернадского о пространстве и времени. Этот путь не обязательно ведёт к истине, однако он интересен и, возможно, перспективен.
Два образа Космоса
В 1936 году известный книговед H.A. Рубакин писал, что творчество Владимира Ивановича пронизано «духом космической реальности». За последние полвека пишут об «антропокосмизме» Вернадского.
Некоторые ученые сопоставляют идеи Вернадского и A. Л. Чижевского. По мнению последнего, солнечные излучения в значительной степени регулируют процессы жизнедеятельности и психики, определяя ритмические явления в области жизни и отчасти в человеческом обществе (такова его гелиобиологическая концепция).
Вернадский постоянно просматривал много научной литературы на нескольких языках, но ни разу не сослался на труды Чижевского. А ведь они в довоенное время пользовались немалой популярностью.
Одна из таких его статей называлась броско: «Астрология наших дней» — и была посвящена возможностям предсказания социальных явлений на основе изучения солнечных воздействий на Землю. Вернадского глубоко интересовали в те же годы вопросы движущих сил биологического и социального прогресса, но идеи Чижевского он не воспринял.
Вернадский признавал верность древней идеи о Земле-матери и Солнце-отце. Он был убеждён: солнечное излучение — практически единственный источник энергии и двигатель биосферы. Человек — это не только особым образом организованные химические элементы и молекулы, но и сгусток солнечных лучей. Однако из этого логически не следует, будто солнечные или какие-то другие космические излучения управляют жизнью человека или биосферы.
О Разуме Вселенной слышал Вернадский в детстве от Е. М. Короленко, а позже читал в разных сочинениях. В России самобытные мысли о неизвестных разумных силах космоса высказывал К. Э. Циолковский. Но и о нем Вернадский не упоминал в своих трудах.
Научные интересы Владимира Ивановича лежали в другой плоскости. Он писал: «Область человеческой культуры и проявление человеческой мысли — вся ноосфера — лежит вне космических просторов, где она теряется как бесконечно малое». Он не уставал напоминать, что человек — порождение и часть биосферы. Именно она определяет его сознание. Познание земной природы, биосферы «по разнообразию и по глубине охвата» несравнимо сложнее исследований космоса.
Кому-то может показаться, что мысль о земных, а не космических основах эволюции живого вещества и появления разума унижает человека, отлучая от высших космических прозрений. Хотя еще со времен Джордано Бруно именно идея множественности обитаемых миров, а не центрального положения Земли во Вселенной считалась унизительной для человеческого достоинства.
Крохотная пылинка Земли теряется в грандиозных круговоротах звездных миров. Если учесть это, «космическая функция» человека обратится в нуль. Воображать, будто непостижимая стройность космоса предназначена для человека, столь же странно (если стоять на позициях науки), как называть себя верховным управителем Галактики.
Владимир Иванович не отрицал возможности разумных обитателей на других планетах. Но «антропокосмизмом» он не увлекался.
Биосфера уникальна для Солнечной системы, а возможно, и для Галактики. Множество мертвых, по нашим понятиям, небесных тел рассыпано в космической бездне. Наш крохотный обитаемый космический остров видится особенно близким, родным и бесконечно дорогим.
Нечто подобное утверждал Вернадский. Он писал о двух синтезах космоса в науке и философии.
Один — это «отвлечённое представление физика или механика… В сущности этот мир Космоса дает нам совершенно чуждое, нас не трогающее впечатление и, очевидно, представляет схему, далекую от действительности даже тогда, когда мы превратим его в своеобразный хаос движущихся без порядка частей или, наоборот, в своеобразную машину, регулируемую мировым разумом…».
«Наряду с этой — физической — картиной Космоса всегда существует другое о нём представление — натуралистическое, не разложимое на геометрические формы, более сложное и более для нас близкое и реальное, которое пока связано не со всем Космосом, но с его частью — нашей планетой».
По словам Вернадского, эти два мировоззрения в истории научной мысли существовали в значительной мере независимо друг от друга.
Трудно, почти невозможно совместить механику небесных тел с теми невероятной сложности процессами, которые непрерывно идут в живом организме (включая глобальный организм биосферы).
Успехи физико-математических и технических наук в XX веке определили их решающее влияние на мировоззрение. Но они слишком далеки от той реальности, которую изучают натуралисты и ощущает каждый житель Земли. У физиков — предельно упорядоченный и одновременно упрощенный мир, подобный механизму или машине. У природоведа — мир живой, неисчерпаемо сложный, не сводимый к геометрическим схемам и физическим формулам.
Таковы механический и органический синтезы космоса. Последний исходит из предельно детального познания крохотной и самобытной частицы Вселенной — Земли.
Некоторые физики XX века порой ссылались на Бога. Но при этом Он выглядит как художественный образ. Когда Эйнштейн говорил, что не верит, будто Бог играет в кости, он имел в виду отсутствие в Мире случайности, неопределенности. Планк, сомневаясь, что Бог является левшой, предполагал в микромире полную симметрию.
Астроном и физик А. Эддингтон в книге «Пространство, время и тяготение» (1923) писал: «Теория относительности подвергла пересмотру всё содержание физики. Она объединила великие законы, которые, благодаря строгости своей формулировки и точности своих приложений, завоевали для физики то почетное место в системе человеческого знания, которое она занимает теперь. И все-таки, по отношению к природе вещей, это знание — только пустая скорлупа, символическая форма. Это — знание структуры формы, а не
