ребятам, дискуссия была в разгаре. Каждый выкрикивал какое-нибудь собачье имя:
— Тарзан!
— Джек!
— Ковбой!
— Скаут!
— Скаут не подходит, — решительно отвергла Маруся. — Нужно какое-нибудь достойное имя придумать. А что, если Гай?
— Гай! Пусть будет Гай! — подхватили дети.
Итак, собака была наречена Гаем. Тут же решили построить ей будку. Мальчики побежали искать строительный материал, а Инка, попрощавшись с ребятами и Марусей, пошла домой. Она шла вдоль длинной ограды, окружавшей детдом, и размышляла о том, как много интересных событий произошло сегодня и как интересно жить на белом свете. Приближаясь к концу ограды, она услыхала Юлькин смех. Юлька сидела на качелях, а Стёпка и Филя раскачивали их. Каждый раз, взлетая очень высоко, так высоко, что у Инки разорвалось бы сердце от страха, она смеялась, и золотистые её волосы разлетались. Инка быстро отошла от ограды и чуть ли не бегом бросилась к трамваю.
В трамвае пахло сиренью и акацией. Мохнатые бабочки влетали в окна и садились на плечи пассажиров. А Инка ничего не замечала. Она думала о том, что ненавидит Юльку. За то, что она ловкая и весёлая, за то, что умеет необыкновенно красиво повязывать на голове красную косынку, за то, что Стёпка качает её на качелях…
Юлька дрессирует Гая
То, чего Инка боялась больше всего, свершилось. Юлька обворожила Гая. О том, что нашла его Инка, о том, что по праву собака принадлежит ей и Стёпке, все забыли. Юлька стала главной хозяйкой. Стоило ей только позвать: — Гай, сюда! — как он тотчас же летел к ней, умильно заглядывая в глаза. Он ходил за ней по пятам. Юлька в сад — и Гай в сад. Юлька в магазин — и пёс туда же. Юлька обучила его всяким штукам, как например: делать сальто, носить в зубах портфель и считать. Потом она придумала ещё один фокус, по мнению Инки, очень для Гая обидный. Юлька научила старую суетливую собаку Думку водить Гая на поводке. Толпы ребятишек Брест-Литовского шоссе бежали за Юлькой, когда она выходила в сопровождении Думки и Гая.
Конечно, Стёпка вместе с Юлькой занимался дрессировкой Гая, и это новое занятие отвлекло его от Инки. Стоило девочке к нему обратиться, как из-под земли вырастала Юлька, становилась между ними и начинала рассказывать что-нибудь новое про Гая.
Уже несколько дней Стёпка не был у Инки, и девочка догадывалась, что он занят дрессировкой Гая.
Как-то раз прибежал к Инке Вовка Черепок и стал её уговаривать:
— Давай пойдём в детдом, проведаем подшефников.
— Не пойду, — решительно сказала Инка. — Не хочется… Чего я там не видела?
Но Черепок так настойчиво уговаривал, что Инка, в конце концов, согласилась. И, конечно, зря. Когда они пришли с Вовкой в детдом, на них никто не обратил внимания. Малыши и старшие бежали к тиру, где уже стояла большая толпа.
— Что случилось? — спросила Инка у одного из малышей. — Куда вы все бежите?
— К тиру. Там Юлька с Гаем фокусы показывают, — на ходу крикнул он.
Черепок и Инка подошли к тиру и увидели: на скамейке, рядом с деревянной фигурой Макдональда, в которую обычно целились ворошиловские стрелки, сидел на задних лапах Гай с трубкой в зубах и в цилиндре. А Юлька, сияющая и гордая, расхаживала возле скамейки и давала всякие объяснения:
— Он будет сидеть час и два в такой позе. Сколько я захочу. Фокстерьеры — самые дисциплинированные собаки.
Гай действительно очень старался не подорвать Юлькин авторитет и сидел неподвижно чуть ли не целый час. Потом Юлька заставила его раскланяться.
Стёпка тоже стоял в толпе ребят. Он был так увлечён зрелищем, что даже не подошёл к Инке, только кивнул ей головой. И снова, в который раз, девочка обиделась. Незаметно выбралась она из толпы ребят и ушла домой.
Всю дорогу Инка думала о Стёпке, Юльке и о себе. Вот если бы она была остроумной и находчивой! Скажет Юлька что-нибудь обидное, вроде «у тебя ноги, как щепки», или «у тебя дырища в чулке» — сразу же ей ответить каким-нибудь метким словом, например: «это лучше, чем дырища в голове». Впрочем, Инка знала, что всё равно никогда не научится ни метко отвечать, ни стойку делать, ни, тем более, дрессировать собак. «Поэтому пусть себе Юлька дружит со Стёпкой, а я не буду им больше мешать», — так решила Инка.
Никогда не угаснет
На опушке леса горит костёр. Рассыпая золотые искры, рвётся к верхушкам сосен весёлое, озорное пламя, шелестят ветками старые дубы. А в золе костра печётся между угольками картошка. Инка нетерпеливо выгребает палкой одну картофелину и, обжигаясь, подносит её ко рту. В середине она сырая, а сверху горелая. На зубах хрустит зола.
Вкусно! В тысячу раз вкуснее, чем пирожные в кафе бывшего Франсуа!
— Попробуй, какая хорошая! — Инка протягивает картофелину Вере. Как переменилась Вера за прошедшие два месяца, её и узнать трудно! На ней юнгштурмовский костюм, красный галстук. Она уже пионерка. Обняв за плечи Липу, широко раскрыв глаза, оглядывается Вера вокруг. Впервые в жизни присутствует она на пионерском костре. Всё кажется ей таинственно-прекрасным: сумрачный густой лес, высокое звёздное небо, задумчивые лица товарищей… Даже весельчак Черепок сегодня не такой, как обычно. Он не кукарекает, не мяукает, не ходит на руках. Черепок стоит на бугорке, освещенный трепетным пламенем костра. Размахивая еловой веткой, он дирижирует, а дети поют свою любимую походную песню. Вернее, это не песня, а гимн. Гимн, посвященный… всего лишь навсего той же скромной картошке
Запевает «святая четвёрка» хриплыми голосами. Ничего нет удивительного в том, что девочки охрипли. Ведь они шли сорок километров походным маршем, в полном боевом снаряжении и всю дорогу без передышки пели
Разбуженная пением, в дупле старой ольхи проснулась белочка. Проснулась, испуганно поглядела по
