руку в сторону и сказал:
– До свидания.
– Дело хозяйское. – «Благодетельница» пожала плечами и ушла.
К полуночи Данилов полностью, как ему казалось, освоился в блоке. Городецкий наведывался в туалет реже, но уже мог ходить, только опираясь рукой о стену, так он ослаб. По его просьбе Маргарита приготовила целебное питье для восполнения потерянной жидкости. Рецепт питья был крайне прост: на литр воды (разумеется кипяченой) столовую ложку сахара, десертную ложку пищевой соды и чайную ложку соды. Перемешать и пить каждые четверть часа по одному-два глоточка.
У пациентки Караваевой дела были не в пример лучше – капсулы, которые плохо действовали на Городецкого, помогли ей сразу же. Возможно, причина столь быстрого исцеления крылась в том, что она съела всего один биточек, а не четыре.
«Скорая» больше не приезжала. До половины второго Данилов пил чай и шепотом, чтобы не разбудить спящих пациентов, беседовал с Маргаритой о жизни. Потом Маргарита легла на одну из двух свободных коек и сказала Данилову:
– Вы тоже можете прилечь. Что случится – сразу вскочим.
– Я лучше за столом почитаю. – ответил Данилов.
Он обвел глазами зал и подумал, что все не так уж и страшно. Не боги, в конце концов, горшки обжигают. Пусть он не кардиолог-реаниматолог, а всего лишь интерн, но ведь справляется, и неплохо. Сергей Сергеевич может спать спокойно – судьба блока в надежных руках доктора Данилова.
«Только вернувшись домой, выпив первую рюмку и ощутив, как растекается она там, внутри, приятным теплом, я позволяю себе констатировать, что дежурство прошло успешно», – сказал однажды Тарабарин.
Вроде бы как пошутил, но ведь шутки – это та же правда, только с примесью иронии.
Спустя минуту пронзительно запищал монитор, висевший над головой турка. Данилов подскочил к нему и увидел на мониторе картину мерцания предсердий. Пациент был бледным, дышал тяжело, чего-то быстро бормотал на родном языке, не иначе как молился.
– Ставим подключичку! – распорядился Данилов.
Подключичные катетеры он научился ставить не глядя, на автомате, но в этот раз, наверное от волнения, то проводник – толстая леска – шел не туда, то катетер не желал «идти» по проводнику.
Но ничего – справился. Как только Маргарита присоединила к катетеру капельницу, вскрикнул мужчина с первым в жизни приступом стенокардии. Теперь у него начинался второй приступ.
– Жжет и давит! – стонал он, потирая грудь правой рукой. – Что ж это?..
Частота сердечных сокращений возросла до ста двадцати, давление было невысоким – сто десять на семьдесят. Похоже на инфаркт.
Маргарита уже подкатила тележку с кардиографом и сноровисто накладывала электроды.
– Не дергайтесь! Лежите спокойно!
– Дышать можно? – серьезно спросил пациент.
– Можно! Это же не рентген!
Кардиограмма оказалась нормальной, но что с того – изменения при инфаркте возникают не прямо так сразу. В самом-самом начале кардиограмма может оказаться нормальной.
– Возьмем кровь на ферменты? – тактично напомнила Маргарита.
Существуют ферменты (например – креатинкиназа), определение содержания которых в крови помогает в ранней диагностике инфаркта миокарда.
– Да, конечно.
Данилов установил подключичный катетер и здесь. «Нет, все же правы те реаниматологи, которые ставят «подключички» на входе в реанимацию», – подумал он и пообещал себе, что впредь будет поступать только так.
Захрипел турок, лежавший под капельницей. Глаза закрыты, побледнел еще больше, руки безжизненно свесились вниз. Данилов бросился к нему. По экрану монитора тянулась характерная «пила». Трепетание предсердий. Давление упало, в контакт практически не входит...
– Я здесь все сделаю! – сказала Маргарита. – Вы там занимайтесь!
Она присоединила к катетеру капельницу и поспешила в ординаторскую – будить Городецкого, чтобы он выдал из сейфа ампулу промедола для купирования загрудинных болей.
Данилов принял решение прибегнуть к электроимпульсной терапии – дать электрический разряд, который остановит сердце пациента. После остановки чаще всего сердце возобновляет работу в обычном синусовом ритме.
Он подкатил к кровати тележку с дефибриллятором – прибором, генерирующим импульсы, установил переключатель на отметку в триста джоулей, смазал электроды гелем (выдавил второпях почти весь тюбик, сжав его в кулаке), отдернул одеяло, наложил электроды, очень вовремя вспомнил, что койки ногами касаться нельзя...
Разряд!
Запахло паленой шерстью – слегка пострадала растительность на груди у пациента. Сам пациент дернулся и тут же открыл глаза. Данилов посмотрел на монитор – синусовый ритм во всей его красе.
– Все нормально, – улыбнулся пациенту Данилов.
– О'кей.
– О 'кей? – недоверчиво переспросил турок, явно понявший это интернациональное выражение.
– Восстановил? – Городецкий, выглядевший куда хуже «восстановленного» турка, подошел неслышно. – Хорошо. Дефибриллятор пока оставь здесь. Да и сам оставайся, за инфарктом я пригляжу...
– А сможешь? – усомнился Данилов, уж больно плохо выглядел Сергей Сергеевич.
– Знаешь девиз Суворова: «Обязан – значит могу»?
Явилась дежурная лаборантка – брать кровь на ферменты.
– В первой терапии засрали не только туалеты, но и коридор, – сказала она. – Бегут, да не успевают.
– В других отделениях лучше? – спросила Маргарита.
– В других отделениях хоть по коридору безбоязненно ходить можно...
От шума проснулась бабушка-пессимистка. Проснулась, вспомнила, где она, страдалица безгрешная, находится, и выдала новый приступ мерцания. Почти одновременно запищал монитор у мужчины с инфарктом...
– Остановка! – воскликнул Городецкий. – Рита! Качаем!
Остановка сердца, или асистолия, – ровная линия на мониторе. «Завел» сердце за полчаса – молодец! Не «завел» – пиши посмертный эпикриз.
Данилов моментально сообразил, что ослабевший Городецкий полноценную реанимацию провести не сможет.
– Сергей, займись мерцалкой и присмотри за нашем иностранцем, – сказал он, накладывая обе ладони (одну над другой) на грудину реанимируемого и начиная ритмичные толчки.
– Сейчас, только заинтубирую...
Городецкий достал из кармана ларингоскоп, который постоянно носил при себе, и, несмотря на свое болезненное состояние, в считаные секунды вставил в гортань пациенту трубку, подсоединил к ней ручной аппарат искусственной вентиляции легких – дыхательный мешок – и начал ритмично сжимать его руками.
– Адреналин в подключичку! – крикнул Данилов.
– Уже набираю! – откликнулась Рита. – Два куба?
– Да – два!
Рита сделала адреналин и приняла из рук Городецкого дыхательный мешок. Городецкий отправился восстанавливать ритм у бабушки- пессимистки. Попутно оценил состояние турка и сообщил:
– Восстановленный в порядке.
– «Теперь бы еще этого не упустить!» – подумал Данилов.
Через три минуты Маргарита ввела в катетер еще три миллилитра, или три куба, адреналина. Пока она готовила инъекцию, вахту у мешка принял Городецкий, успевший к тому времени поставить бабушке-пессимистке капельницу.
Если он уйдет – толчок, это навсегда – толчок, так что просто – толчок, не дай ему уйти – толчок.
Не дай ему уйти...
Не дай ему уйти...
Не дай, не дай, не дай...
Так и не дали. На пятнадцатой минуте реанимации (Данилов был уверен, что уже утро, часов восемь, не меньше) ровная линия на экране монитора стала «зубастой». Сердце начало сокращаться.
– Тормозите, доктор, – тихо сказала Маргарита, потому что говорить громко уже не было сил, – процесс пошел.
– Это у тебя первый? – спросил Городецкий, облокачиваясь на спинку кровати. – Я имею в виду – самостоятельно вытянутый за ногу с того света?
– Не совсем самостоятельно, – ответил Данилов, – а с вашей помощью.
– Не скромничай, – улыбнулся Городецкий и тут же скривился. – Что за дела? Думал, все уже, а оказалось – нет. Когда же это кончится?
– Как только дежурство сдадите, так и поправитесь, – пошутила Маргарита. – Закон подлости действует всегда.
Затишье длилось недолго – две свободные койки не давали покоя высшим силам. Уже несколько часов как наступила суббота, четырнадцатое число, но законы пятницы, тринадцатого, продолжали действовать. Или во всем было виновато пресловутое полнолуние? А может, интерн Данилов так сильно желал подежурить «по- настоящему», что провидение смилостивилось и предоставило ему этот шанс.
С кардиограммой и историей болезни прибежала дежурный врач из неврологии – шестидесятипятилетняя пациентка, лежавшая с полиневропатией, выдала мерцательную аритмию.
– Непонятно с чего, – несколько раз повторила невропатолог. – Вдруг – и на тебе!
Невропатолог Данилову понравилась. Милое личико, ямочки на щеках, глаза добрые. Посмотришь на такого доктора, и от одного взгляда полегчает.
– Что там такого удивительного? – хмыкнул Городецкий. – Продристалась, потеряла микроэлементы, расстроилась, давление скакнуло – вот и результат. Закономерный и печальный. Что – будете из корпуса в корпус среди ночи везти или положите в свою реанимацию, а я подойду и проконсультирую?
– В нашей реанимации я уже была, – потупилась невропатолог, словно стесняясь того, что ей предстоит сказать, – но там сказали, что с нарушением – только в блок!
– Везите, если охота, – разрешил Городецкий.
В дверях невропатолог столкнулась с бригадой «скорой», привезшей мужчину с
