Описание прибора, прочитанное академиком Г.В. Крафтом, надолго застряло в академическом архиве, откуда было извлечено только в мае 1785 года и передано академикам «для прочтения дома». В сентябре оно обсуждалось на собрании Академии наук.
«Большинство решило, что следует попробовать, не может ли представленная машина быть практически выполненной. Поэтому следует обязать содержащихся Академией мастеров сделать ее, после чего не будет никого, кто бы ни признал пользу этого изобретения». Дальнейшая судьба прибора неизвестна.
Символично: взявшись за «оптическую» тему, Ломоносов стремится тщательно ее разработать, предельно расширяя области ее применения, заглядывая подчас в такие дали и глубины, оценить которые удастся многие десятилетия и даже века спустя.
Один из примеров тому — его «ночезрительная труба». Исходя из полюбившейся идеи «сгущения» света, он предложил Академии прибор, позволяющий различать предметы в сумерках. В общем, это была подзорная труба с крупным объективом и малым окуляром.
«Из всех опытов явствует, — записано в протоколе, — что предмет, поставленный в темную комнату, различается через эту трубу яснее, чем без нее». В одном варианте перевода (протокол велся на латыни) имеется нелестное замечание: «Академики Гришау и Попов объявили, что они в инструменте признают новым только рукоятку».
Много позже выдающийся советский физик академик С.И. Вавилов оспорил этот перевод, полагая, что речь идет о новизне цели, назначения трубы, а также использования неизвестной в те времена особенности нашего зрения.
Прибор действительно не отличался новизной, а теоретические его основы, предполагавшиеся Ломоносовым, оказались ошибочными. И хотя последнее обстоятельство вызвало ряд недоразумений, знаменателен сам факт, что русский ученый размышлял о приборе ночного видения.
Описание и теоретическое обоснование «ночезрительной трубы» Ломоносова подверглось обстоятельной критике со стороны физика — академика Ф.У. Эпинуса. Он доказал, что контрастность предметов, видимых в подзорную трубу, не увеличивается. Академики согласились с доводами Эпинуса. Возмущенный Ломоносов стал подозревать, что тут не обошлось без заговора его недоброжелателей.
Допустив теоретическую ошибку, Ломоносов оказался прав по существу, практически. Его эксперименты были корректны.
В сумерках с помощью подзорной трубы лучше различимы не только дальние, но и ближние предметы. Дело тут не в «сгущении света», как он полагал, а в физиологических особенностях зрительного восприятия человека: слабое изображение в сумерках воспринимается в прямой зависимости от его размеров — от небольших световых пятен сигнал в мозг не поступает.
По мнению историка науки И.Б. Литинецкого, «не зная физиологической оптики, Ломоносов это положение гениально предугадал». С этим выводом трудно согласиться.
Не было «гениального предвидения». Напротив, очевидна теоретическая ошибка. Но важно другое. Ученый не теоретизировал абстрактно, а поставил для себя оригинальную научно-техническую задачу и сделал ряд соответствующих опытов. Убедившись, что они дали положительные результаты, постарался найти этому объяснение.
Обычно ученые так и поступают. В данном случае Ломоносов следовал своему принципу, который мы повторим: «Один опыт я ставлю выше, чем тысячу мнений, рожденных только воображением».
Так же он действовал и как химик. Исходил из необходимости предварительных теоретических соображений, продуманности экспериментов. Не без юмора отзывался он о бездумных продолжателях алхимических «чудодейств», которые уповают на счастливый случай: «Если бы те, которые все свои дни затемняют дымом и сажей и в мозгу которых господствует хаос от массы непродуманных опытов, не гнушались поучиться бы священным законам геометров… то, несомненно, могли бы глубже проникнуть в таинства природы, истолкователями которой они себя объявляют».
Стремясь к «математической химии», применяя законы физики к познанию химических явлений, он не увлекался выдумками гипотез, а главнейшей задачей для себя считал проведение опытов. Этого требовала практика, в частности его работа над синтезом разноцветного стекла для мозаики.
Организация лаборатории как базы для химических исследований сопровождалась созданием или усовершенствованием ее оборудования. Ломоносов не ограничился решением насущных практических задач, скажем, стекольного производства. Размах его замыслов был поистине титаническим. Методы физической химии он стремился использовать для познания структуры материи.
«Я буду трудиться, — писал он, — над тем, чтобы: 1) определять удельный вес химических тел; 2) исследовать взаимное сцепление их частиц: а) путем излома, в) путем сжимания, с) путем стачивания на камне, d) для жидкостей — путем счета капель; 3) описывать фигуры кристаллизующихся тел; 4) подвергать тела действию Папенова котла; 5) всюду наблюдать степени теплоты… одним словом, по возможности пытаться исследовать то, что может быть измерено, взвешено и определено при помощи практической математики».
Удивительно. Где техническая база, специалисты, рабочее время, наконец? Ничего нет, кроме нескольких иноземных «махин» (как тогда выражались), да и то не во всем пригодных или удобных для производства некоторых из намеченных опытов!
Все это Ломоносову пришлось создавать по своим проектам. Умелые мастеровые при Академии были, и надо было только дать им толковые задания. Пришлось ученому засучив рукава взяться за работу.
Он придумал специальные точила для изучения истираемости твердых тел; прибор для определения «вязкости жидких материй по числу капель»; усовершенствовал котел Папена для получения высоких температур и давлений… Нет, перечислять все было бы долго и утомительно. Да и не все описания приборов или чертежи дошли до нас.
Многое из того, что создано Ломоносовым, нельзя оценить без учета научно-технического уровня его времени. Казалось бы, велико ли достижение — использовать для химических наблюдений микроскоп? А ведь и в этом Ломоносов оказался первым. Впервые в истории химии он наблюдал в микроскоп ход реакции.
Он придумал опыт, позволяющий исследовать траекторию частиц железа, выбрасываемых из проволоки при взаимодействии с азотной кислотой. По результатам наблюдений построил геометрическую схему и по законам математики, почти как доказательство теоремы, сформулировал научные выводы об особенностях структуры железа.
Он усовершенствовал микроскоп, предложив вместо отвинчиваемых объективов, неудобных в работе, использовать, как сейчас называют, салазочный револьвер — подвижную дощечку с прикрепленными на ней объективами. Этот прием английские оптики применили через десятилетие.
«В общей сложности за годы своей творческой деятельности, — пишет И.Б. Литинецкий, — он усовершенствовал, изобрел и ввел в физическую химию несколько десятков приборов, аппаратов, установок, инструментов и приспособлений».
Помещик из крестьян
В 1750 году Ломоносов написал «Идиллию» с посвящением: «Ее императорского величества малороссийского обоих сторон Днепра и войск запорожских гетману, действительному камергеру, Академии наук президенту, лейб-гвардии Измайловского полку подполковнику и разных орденов кавалеру, сиятельнейшему графу Кирилу Григорьевичу Разумовскому идиллия, которою усердное свое почтение засвидетельствует Академии наук профессор Михайло Ломоносов».
Столь пространный перечень чинов и званий словно нарочно подчеркивает происхождение сего сиятельства. Присутствуют в «Идиллии» муза эпической поэзии Каллиопа, днепровская нимфа Левкия и «тамошний пастух» Дафнис.
Это произведение пронизано доброй иронией. Каллиопа провозглашает:
