скамейку, заказать что — нибудь незатейливое и расслабиться. Я же предпочитала разнообразное меню, изысканные блюда, красивую скатерть. До сих пор я сожалею, что не часто баловала Александра простой едой в простых ресторанах. В дорогих ресторанах он всегда заказывал стейк, какие бы другие заманчивые блюда не предлагались в меню. Единственное разнообразие допускалось в выборе соуса, чаще всего перечного. Любимым десертом для него был яблочный пирог с шариком мороженого. Сама я никогда не пекла для него яблочных пирогов, так и не научилась их готовить, и об этом я тоже теперь жалею. Александру нравилось, что меня выбрали начальницей школы. Он всегда меня поддерживал и терпеливо выслушивал мои рассказы о школе. Когда мне приходилось всю неделю, с понедельника по пятницу, проводить в квартире на Парк — авеню в Нью — Йорке, которую мне предоставляла школа, Александр с радостью пользовался этой возможностью побыть несколько дней в городе. Он даже устроил для себя в квартире уютный кабинет. Каждую свободную минуту мы использовали для прогулок, бродили по всему городу, ходили по магазинам, подкрепляясь бутербродами в кафе, одним словом — наслаждались городской жизнью, которую мы оба предпочитали жизни в пригороде. Эти «побеги» в город давали возможность Александру работать без помех, и многие его статьи и главы книг написаны именно в этой квартире. Четыре года я возглавляла школу, пока не пришлось ее покинуть по состоянию здоровья. И мы переехали обратно в Крествуд. Теперь я понимаю, каким гибким был Александр, как умел приспосабливаться к любым условиям. Его жизнь была очень загруженной, трудной, но он никогда не испытывал неудобств от того, что и я отдавала много времени своей работе. На самом деле та недолгая жизнь в городе позволила нам обоим познакомиться с совершенно иным образом жизни: нью — йоркским высшим обществом, людьми, никак не связанными с Церковью, американцами, работающими в области образования. Мы никогда не были частью этого мира, но нам было интересно встретиться с ним.
Солженицын
Когда Александра Солженицына выслали на Запад после выхода в свет его книги «Архипелаг ГУЛАГ», Александр с удивлением получил письмо из Цюриха с приглашением провести вместе с ним несколько дней в горах. Оказалось, что Солженицын много лет слушал передачи Александра по радио «Свобода» и чувствовал своего рода родство и близость с ним, как в идейном плане, так и в личном. Для Александра эта встреча означала очень многое. Он почувствовал, что поистине находится в обществе героя, человека, полностью посвятившего себя раскрытию правды о России, о русском народе. Александр навсегда остался его поклонником. Он знал, что это великий писатель. Во взглядах на западное общество Солженицын не всегда был прав, но никогда не менял своего мнения. И на русскую революцию и ее причины у него был вполне твердый, устоявшийся взгляд.
Итак, Александр поехал в Швейцарию, в горы, где не было людей, телефонов, газет. И это было необыкновенно. Он оказался с глазу на глаз с Солженицыным, который очень трогательно заботился о том, чтобы гостю было удобно, занимался приготовлением пищи. Но в то же время он не терял ни минуты времени. Пустая трата времени, бессодержательная болтовня для Солженицына были равны греху. Он немедленно начал задавать Александру вопросы о Церкви, церковной истории и т. д. Они ходили гулять, и Солженицын собирал цветы и ставил их в простой стакан. Потом он предлагал Александру яблоко, говоря, что это очень полезно. И никогда не ешьте соль, это вредно! «Но в Евангелии сказано: «Вы соль земли…», — заметил своему новому другу Александр. Солженицын признал, что ему придется, видимо, еще раз подумать об этом. Во многом Солженицын напоминал ребенка, оторванного от нормальной жизни, даже презирающего эту нормальную жизнь как ненужную роскошь. Для него работа отождествлялась с долгом. А работать нужно только для России, все остальное было просто тратой времени. По возвращении в Цюрих Александр отслужил Божественную литургию со всей солженицынской семьей — женой Натальей, ее матерью Катей и тремя сыновьями.
Когда Солженицын приехал в Северную Америку в поисках постоянного пристанища, Александр повез его смотреть Квебек. Солженицыну там очень понравилось, он даже сказал, что мог бы здесь жить, но политические беспорядки в Квебеке и в Канаде заставили его передумать.
Во время этой поездки они заехали и на наше любимое озеро в Лабель. Солженицын настоял на своем участии в ведении домашнего хозяйства и выносил, по мере надобности, мусор. Для сна он выбрал раскладушку.
Но история нашей русской общины его совсем не интересовала. Ему было нужно только то, что требовалось для его работы для России, для раскрытия правды об истории России и для планирования ее будущего.
В конце концов, Солженицын поселился в Вермонте. У него был огромный участок, окруженный проволочным забором, ворота были оснащены системой безопасности. На участке стояли два дома, соединенные подземным коридором, один жилой, а другой — для работы. Кабинет его располагался на верхнем этаже, он был очень просто обставлен, не было ничего лишнего. На нижних этажах помещались книги, типографское оборудование (его семья сама набирала его книги), исследовательские материалы.
Когда Александр приезжал к нему, то служил литургию в маленькой часовне, предварительно приняв исповеди. Потом они вместе работали над тем, что Солженицын недавно написал. Солженицыну нужно было мнение Александра по тем вопросам, которые сам он знал не досконально, но в которых Александр прекрасно разбирался. После работы семья садилась ужинать, все, кроме самого Солженицына, который продолжал работать до ночи. После ужина сыновья Солженицына, Ермолай, Игнат и Степан, играли на рояле и читали стихи. Игнат играл превосходно, сейчас он известный пианист и дирижер. Стихи мальчики читали с выражением и очень осмысленно.
Александр всегда считал Солженицына великим писателем, но не разделял его слепого патриотизма и сильных антизападных настроений.
Литургия и жизнь
Раннее утро, тихая литургия. О. Александр никогда не бывал так счастлив, просто счастлив, как тогда, когда готовился к литургии в будний день. Он шел пешком в семинарию, входил в пустую церковь, смотрел на падавшие сквозь окно первые лучи зимнего солнца и радовался тихой, молчаливой встрече с алтарем, поправлял покровы, зажигал свечи… Он знал, что скоро начнут приходить люди — сослужащие священники, нервные дьяконы, хористы, сонные студенты, и он был к ним готов. Он часто говорит о том, как любит эти тихие утренние часы. Весь день, каждый день его одолевали телефонные звонки, визиты, проблемы. Но ранняя литургия была благословенным временем, проведенным в Царстве Небесном. Для него в этом было все — радование природе, возможность освободиться от повседневных забот, стояние у Креста, высшее счастье Причастия у алтаря, ибо именно здесь с самого раннего детства желал он находиться, отсюда он проповедовал Царство Божие, здесь он больше всего страдал и острее всего радовался. Почему страдал? Потому что здесь он особенно явственно ощущал неудовлетворительность, недостаточность своей жизни, своей деятельности, своей проповеди, ощущал несоизмеримость их с Царством Божиим, в котором он находился во время литургии и которое есть любовь, и мир, и благодарение.
Вспоминаю, как во время одного из наших утренних разговоров я задавала Александру множество вопросов о смерти: что происходит через три дня? в чем значение девятого дня? что такое чистилище? что будет на Страшном Суде? и т. п. Меня все больше раздражало отсутствие ясных ответов, я начинала сердиться. И тут Александр повернулся ко мне и очень серьезно сказал: «Льяна, не подглядывай!» — и продолжил цитатой из послания апостола Павла к коринфянам: «…не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (2:9). Как часто он приводит эту цитату с полной верой, доверием и предвкушением! Он был интеллектуалом, мыслителем, но я знала, какой простой и доверчивой была на самом деле его вера. Эти слова — «Не подглядывай!» — являют, как простая сила веры и уверенность в незаслуженном милосердии Божием позволяют нам достичь Царства Божия:
