выводила собаку, и Том оказывался рядом с ней буквально через минуту, гуляли они долго.
Все это время я работала полный день. Начала я работать почти сразу же по приезде в Америку и проработала более сорока лет.
Отец Иоанн Мейендорф каждую вторую неделю проводил в Вашингтоне, в Центре византийских исследований в Думбартон — Оукс, потому что на жалованье, которое он получал в семинарии, семью прокормить было невозможно. Его жена растила четырех маленьких детей, жили они в маленькой темной квартирке. Семья Верховских жила прямо под нами. Все мы регулярно боролись с нашествиями тараканов, пока не поняли, что дезинфекцию следует проводить одновременно во всех квартирах, а то тараканы совершенно безмятежно уходили из квартиры, где их хотели выморить, в другую. Все эти заботы не мешали нашей близости, нашему переживанию жизни как ежедневного приключения.
Каждое лето мы проводили в Лабель, ведь и у меня, и у Александра летние каникулы были очень долгими. Александр любил писать на природе, там его труд был особенно продуктивным. Воду мы брали из колодца, туалет был на улице, и, конечно, у нас не было телефона. Но с каждым годом наша жизнь там совершенствовалась. Сначала мы купили за гроши кусок земли. На следующее лето местные фермеры построили для нас дом, архитектором которого была я! До сего дня этим домом пользуются мои внуки, правнуки и дочь Аня с мужем. Для детей это был и есть их первый настоящий дом, их корни. Вероятно, из меня вышел неплохой архитектор! Теперь у Сережи с Маней и у Маши в Лабель есть свои дома, так как вся наша большая семья уже не помещается в одном.
Как я уже писала, я преподавала французский язык сначала в Chapin School, а потом в школе Спенс, где после многих лет в 1975 году меня выбрали директором. Я наслаждалась новой работой, мне нравилось руководить школой. Но вскоре я заболела и перенесла две операции на головном мозге. Это подорвало мои силы, и через четыре года я ушла с поста директора и вернулась к преподаванию, приняв приглашение другой частной школы, где и проработала тринадцать счастливых лет до ухода на пенсию.
Мы жили недалеко от Гарлема, района, населенного черными, начинающегося со 125–й улицы. Однажды Александр шел по одной из гарлемских улиц, и с ним заговорил нищий, высокий черный мужчина с добрым лицом: «Святой отец, прошу Вас, мне бы хотелось с Вами поговорить». Александр сунул руку в карман, протянул ему деньги и сказал, чтобы тот купил себе какой — нибудь еды. «Нет, нет, святой отец, — ответил мужчина. — Мне не нужны Ваши деньги. Я просто хотел бы поговорить с Вами». Александр повел его в кофейню, заказал кофе с булочками и спросил, о чем тот хочет поговорить. «Святой отец, объясните мне, что такое Святая Троица. Кто Они, и почему Их трое?» Александр навсегда запомнил этот разговор, он считал это самой важной богословской, человеческой и божественной встречей в своей жизни и часто задумывался о том, был ли он на высоте, достаточно ли хорошо он ответил на вопрос нищего, получил ли этот человек то, чего так искал.
Александр не раз встречался с жителями Гарлема, и они всегда относились к нему большим уважением из — за его священнического одеяния и с благодарностью за то, что Александр относился к ним как к равным.
Я уже писала, что Александр вел еженедельную передачу для Советского Союза на радио «Свобода».
Сначала он писал проповеди, потом и передачи на литературные темы — комментарии на произведения русской литературы, размышления о трудах Тейяра де Шардена, творчестве Франсуа Мориака, Жана — Поля Сартра, русских поэтов, таких как Пушкин и Ходасевич, и, конечно, о Достоевском. Александр рассказывал о Коране, об иудаизме, о христианстве, и все это отражало его глубокий интерес к любому человеческому творчеству.
Очень важны для Александра были отзывы, поступавшие из Советского Союза, сообщения о том, что люди действительно слушали передачи и буквально «впитывали в себя» проповеди, которые приобщали их к православной вере, понятным и ясным языком объясняли церковные праздники, передавали любовь Александра к Божией Матери, глубокое почитание Ее. Эти передачи отнимали у Александра много времени, но они приносили столь необходимые нам дополнительные деньги. Однако очень скоро связи, которые возникли благодаря передачам, просьбы о духовной помощи, тайная переписка с Россией стали важной частью жизни Александра.
После смерти Александра, выбирая из сотен текстов этих передач, я решила сфокусироваться на трех темах, это — вера, праздники и Богородица. Одну из самых моих любимых проповедей, о празднике Сретения Господня, Александр написал за три недели до смерти. Выбранные мною проповеди вышли в свет под названием «Торжество веры» в трех небольших томах.
У Александра был очень широкий крут друзей и знакомых, и круг этот расширялся по мере того, как все больше людей находили у него ответы на свои вопрошания и свою жажду духовной помощи. Для них он был прежде всего священником, но в то же время культурным, творческим человеком, которому было интересно общаться и с атеистами, и с верующими, и с иудеями, и со многими другими. К нему тянулись, его слушали и любили очень многие.
Но совершенно особая дружба связывала его с нашим будущим зятем Фомой Хопко, Давидом Дриллоком и Павлом Лазором. И тогда, и сейчас их объединяло полное единомыслие, истинная преданность Церкви. Отец Фома женился на нашей Ане, подарил нам пять внуков, пятнадцать правнуков, служил в трех приходах, вернулся в семинарию сначала как преподаватель, а потом стал ее ректором. Отец Павел Лазор женился на Наташе, очаровательной русской девушке из Калифорнии, и тоже после многолетнего служения в качестве приходского священника вернулся в семинарию. Сегодня он — проректор семинарии и настоятель семинарской часовни. Наш милый Давид Дриллок никуда из семинарии и не уезжал, пока не ушел на покой в 2004 году. Давид был инспектором, профессором музыки, регентом семинарского хора, возглавлял администрацию. Многое, существующее сейчас в семинарии, было создано или развито под его руководством: библиотека, книжное издательство и магазин, финансирование, обеспечение нормального ежедневного функционирования растущего учебного заведения. Он ничего не оставлял без своего внимания, всегда был полон энергии и энтузиазма, работая для семинарии, которую так любил.
Крествуд, штат Нью — Йорк
После длительных поисков, приключений, надежд и разочарований место для семинарии нашлось в маленьком городке Крествуде, в графстве Вестчестер штата Нью — Йорк. Это было очень сложно — спланировать, найти деньги на покупку и в конце концов приобрести бывший дом престарелых им. св. Елизаветы. Это здание располагалось в живописной местности, где были даже маленький водопад и маленький ручей под названием Беспокойный. Движущей силой предприятия был профессор Сергей Верховской, а также мой Александр. Оба они, богословы по образованию, только недавно приехавшие из Парижа, никак не могли считать себя опытными бизнесменами. Но меня до сих пор поражают проницательность и сообразительность в практических вопросах, проявленные обоими в этом деле. Сделка была совершена, акт купли — продажи подписан, и земля отныне принадлежала Св. — Владимирской семинарии. Профессор Верховской (его все с любовью называли просто «Проф») поселился в одном из домов на этой земле. Мы и Мейендорфы жили не на территории семинарии, а рядом, в городке. В этом доме, который купила нам семинария, мы прожили с Александром до его смерти, а я и потом оставалась в нем, пока не переехала в Монреаль, чтобы быть поближе к дочери Маше и к моему любимому Лабель. Энн Зинзель, преданная секретарша семинарии, проработавшая там много лет, пришла к нам работать как раз перед переездом в Крествуд.
Первые годы в Крествуде все занимались всем. Была столовая, при ней — повар. Студенты вели упорядоченную общую жизнь, посещали богослужения и под руководством нового проректора участвовали в организации работы семинарии, выполняя различные задания. Из часовни вынесли лавки, построили иконостас. У Александра прибавилось работы. Особенное внимание он уделял организации богослужебной жизни школы. На первую Пасху в Крествуде на всех службах Страстной недели хором руководила я, а пели Фома Хопко, моя мать, моя дочь Аня и профессор Верховской. К счастью, Давид Дриллок вскоре после этого ушел со своей работы регента в Парамусе (штат Нью — Джерси) и переехал в семинарию, чтобы
