наркотиками. Обыкновенная с виду дверь на пятом этаже хорошо защищена: надежный замок, да еще цепочка изнутри. После того как я позвонил, меня долго изучало через глазок невидимое око. Открылась дверь тоже не совсем обычным способом: человек, стоявший за ней, резко дернул ручку и отскочил за угол прихожей на случай, если на пороге окажется гость с автоматом. Наверное, это уже не раз спасало жизнь хозяину квартиры.
— Не удивляйтесь. Привычка. Чиангмай — небезопасный город, — засмеялся американец с оттенком горечи, потом провел меня в большое помещение и усадил в кресло. Помещение представляло собой нечто среднее между комнатой и рабочим кабинетом. На столе из светлого дерева — телефон, пишущая машинка; рядом со столом узкий металлический шкаф — картотека; только кресла и журнальный столик смягчали официальную строгость кабинета. Из соседней комнаты выглянула немолодая темноволосая женщина, окинула меня равнодушным взглядом и прикрыла дверь.
Я объяснил Пауэрсу, кто меня к нему направил (это был мой знакомый из аппарата ООН). Он слегка усмехнулся: видно, до конца мне не поверил, ибо привык вообще никому не верить.
— Чем могу быть полезен? — спросил он.
— Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
— Не ручаюсь, — сдержанно произнес он.
Я не строил никаких иллюзий насчет того, почему один из лучших агентов по борьбе с наркотиками во всей Юго-Восточной Азии согласился меня принять: причина тут — подозрительность. Он явно хотел выведать, что я за птица. Не новый ли это трюк в сложной игре контрабандистов и торговцев наркотиками? Его интересовало, что мне известно: а вдруг он случайно услышит от меня что-нибудь, о чем до сих пор не подозревал. Ведь и его ремесло — информация, хотя поступал он с ней совсем не по-репортерски.
Трудность заключалась в том, что ничего конкретного я сообщить не мог.
— Как повлияла на мировой рынок засуха в «золотом треугольнике»? — начал я издалека, чтобы выиграть время.
— Ситуация быстро меняется. Два засушливых года подряд, и продуктивность «золотого треугольника» снизилась на треть. Все повышаясь в цене, героин из Юго-Восточной Азии утратил конкурентоспособность. Если засуха продлится, рынок будет разваливаться дальше. Все зависит от дождей, — объяснил он равнодушно. Чтобы больше походить на журналиста, я вывел в блокноте несколько каракулей.
— К концу войны во Вьетнаме «золотой треугольник» стал главным поставщиком наркотиков в Соединенные Штаты. Каков процент их поступления в Америку сегодня?
— По нашим подсчетам, примерно треть, но эта цифра постоянно меняется. Теперь все больше выращенных здесь наркотиков находит сбыт непосредственно в Юго-Восточной Азии. В самом Таиланде примерно шестьсот тысяч наркоманов. В Малайзии — двести тысяч. Число их постоянно растет и в Бирме, которая прежде была не слишком затронута наркоманией. Добавьте Гонконг — главный центр опиумной торговли на Дальнем Востоке, — объяснял он, ничем не выдавая скуки, ибо подобную информацию ему приходилось давать нередко.
У меня появилось неприятное ощущение, но я понимал, что прекращать расспросы нельзя, иначе беседа застрянет на мертвой точке. Однако как расспрашивать тайного агента о работе, которая должна оставаться в тайне?
— Послужило ли ужесточение наказаний за торговлю наркотиками достаточным предостережением?
— Едва ли. Опыт показывает, что введение или отмена смертных казней никак не отражаются на количестве тяжких преступлений. Несколько дней назад я вернулся из Малайзии, где свидетельствовал на суде против четырех торговцев героином. Всем был вынесен смертный приговор. Но не думаю, что это хоть как-то решит проблему наркотиков в Малайзии.
— Среди осужденных были иностранцы?
— Все четверо — китайцы. — Расхаживая по комнате, он ни разу не повернулся ко мне спиной. Интересно, что бы он сделал, если бы я вдруг сунул руку в карман? Сомневаюсь, что я успел бы ее вынуть. У него были крепкие бицепсы и тренированное тело человека, жизнь которого слишком часто зависела от быстроты реакции. Очевидно, он нарочно усадил меня сюда: человек, погруженный в мягкое вольтеровское кресло, зажат со всех сторон и не способен ни быстро вскочить, ни выстрелить или метнуть нож.
Тут я усмехнулся про себя: напридумываешь, чего и нет! Но потом вспомнил драматические обстоятельства своего появления, которые в иных условиях смахивали бы на дешевый спектакль. С этого парня не спускают глаз десятки отлично обученных убийц. Отчего бы ему не подозревать и меня?
— А сколько европейцев, американцев и автралийцев сидят в Чиангмае в тюрьме?
— Точно не скажу. Четверо или пятеро американцев, несколько австралийцев, три испанца, три итальянца, два-три француза. Судя по тому, сколько их арестовывал я сам, пожалуй, больше пятидесяти, — сказал он, словно речь шла о курах. Я уже догадывался, каков он в деле: спокойный, решительный и хладнокровный, полагающийся исключительно на самого себя.
— Вчера я слышал жалобы на корыстолюбие таиландской полиции, которая за соответствующую мзду дала возможность скрыться ряду крупных торговцев наркотиками.
— К сожалению, такое случается, — флегматично подтвердил он.
— Вы не испытываете горечи, видя, как виновный уходит от наказания?
Но вывести его из равновесия было не так-то просто.
— Я стараюсь сотрудничать лишь с теми таиландскими чиновниками, которых нельзя подкупить, — спокойно объяснил он. Опыт явно научил его, что в Азии не имеет смысла поддаваться чувству гнева. Возмущением ничего не добьешься, только вызовешь раздражение местных властей.
— Каким образом осужденный на десять лет может бесследно исчезнуть из тюрьмы? И как после его побега удается приостановить следствие? — задал я новый вопрос.
— Из тюрьмы не бегут. Чаще всего таких людей выпускают по решению суда, не сумевшего установить их вину. Свидетели вдруг меняют показания, а порой исчезают и сами вещественные доказательства. Причем для подкупа может хватить и ста долларов, — заметил он с едва уловимой улыбкой.
— Вся ли торговля героином в «золотом треугольнике» находится в руках китайцев из бывшей армии Чан Кайши, или в ней принимают участие и другие гангстерские организации?
— Главари Объединенной шанской армии — китайцы, чаще всего уроженцы Таиланда или Бирмы. Большинство химиков в лабораториях, производящих героин, — из Гонконга. Китайцы посредничают и в международной торговле.
— А на каком этапе в нее включаются американские или корсиканские гангстеры?
— Во всяком случае, уже за пределами Азии, если не принимать в расчет курьеров. Но те в основном непрофессионалы, — ответил он. — Торговля наркотиками в Юго-Восточной Азии и на Дальнем Востоке по-прежнему остается в руках тайных организаций.
— Мне представляется, что роль их возрастает и в Амстердаме, Гамбурге, Сан-Франциско, — заметил я.
— И в Нью-Йорке, — добавил он, помрачнев.
— А вам не кажется, что вы пытаетесь втащить огромный валун на крутую гору? Количество наркоманов в мире неудержимо растет, но преступники всегда хоть на шаг, да опережают представителей закона. Не охватывает ли вас порой чувство безнадежности, когда вы видите, сколько виновных остаются безнаказанными, сколько лабораторий, вырабатывающих героин, спокойно продолжают функционировать по другую сторону бирманской границы, сколько миллионеров насмехаются над законом? — Я попытался перейти на более доверительный тон.
— Если бы меня охватило чувство безнадежности, я бы оставил свое дело.
— А где сейчас после побега из камеры смертников находится Лао Су, один из крупнейших торговцев наркотиками? Он поселился в Таиланде?
— Нет. Он живет в Бирме, в Долане, неподалеку от границы.
— И продолжает торговать наркотиками?
— Да, — буркнул он.
