частей и тыловых подразделений вместе с прибежавшими из лесу жителями, как могли и чем могли, тушили пожар. Радостные приветственные крики, какими жители встречали советских бойцов, мешались с рыданиями и воплями.
Выйдя из машины на площади, у церкви, Алексей тут же при красноватом колеблющемся свете пламени развернул карту, расстелил на горячем капоте радиатора, склонился над ней. Сколько раз с начала наступления он читал одни и те же названия рассыпанных вокруг Бобруйска сел!
Машину Алексея тотчас же окружили жители — старики, женщины с детьми на руках, стайки измазанных гарью оборванных ребятишек.
Женщины протягивали к Алексею руки, некоторые плакали…
Рослый красивый старик, очевидно председатель колхоза, живший до этого вместе с партизанами, тряс руку Алексея, потом кинулся к нему на шею, и они слились в сильном мужском объятии.
Алексей едва сдерживал слезы. Ему пришлось тут же, у церкви, открыть митинг.
Дружеские руки освобожденных людей подняли его, поставили на грузовик, и Алексей произнес речь. Горло его перехватывали спазмы, голос срывался. Речь получилась не совсем складной, но Алексею казалось — он никогда не говорил так хорошо.
Тот же высокий старик поднес ему на расшитом полотенце темный, выпеченный партизанскими женами каравай с поставленной на него солонкой… Алексей принял хлеб-соль, и старик председатель колхоза вновь обнял его.
От шума, от радостных восклицаний, объятий и рукопожатий Алексей испытывал чувство, похожее на легкое опьянение.
Когда митинг кончился и толпа отхлынула, к нему подошли майор Птахин и капитан Глагольев.
— Товарищ гвардии полковник, — обратился к нему усталый, черный от пыли, майор Птахин. — Жду приказания, где расположиться с редакцией.
— Располагайтесь пока вот на той окраине села, вместе со вторым эшелоном, — приказал Алексей, отрываясь от карты и рассеянно оглядывая подошедших офицеров.
— Что наделали, людоеды! Что наделали! — оглядываясь на остатки сгоревших изб, повторил капитан Глагольев. Алексей обернулся к нему:
— Капитан, немедленно разыщите штадив — он где-то здесь, я видел их машины, и узнайте обстановку. Распорядитесь насчет связи. Я буду здесь, — показал Алексеи на стоящий возле церкви темный домик.
— Слушаюсь! — ответил Глагольев и исчез.
При свете коптилок Алексей подписал очередной рапорт начальнику политотдела армии, связался с Колпаковым, доложил о положении в полках.
— Следовать сейчас за передовыми частями вплотную очень трудно, вы правы. Все в движении, — слышался в трубке дивизионной рации возбужденный голос генерала. — Чуть ли не каждая дивизия ведет бой на окружение. Даже полки вынуждены менять направление… Где-то позади нас бродит в лесу крупная группа немцев. Говорят, ищут нас, чтобы сдаться в плен. Вот долбанули их, а? Кстати, мы идем по тем местам, с которыми связано ваше вступление в ряды армии.
— И не только это, товарищ генерал, — взволнованно проговорил Алексей и высказал свои соображения о поисках сына.
— Да, да, я знаю. Еще бы!.. Надо попробовать, — оживился генерал.
«Все верят… — с благодарностью подумал Алексей. — Ну, Лешка, если бы ты был жив…»
Он вспомнил Дудникова и Хижняка, капитана Гармаша, многих бойцов и офицеров других частей дивизии, которые когда-то спрашивали его о сыне…
— А вы утром поезжайте в эту самую Вязну… Поезжайте на часок. Авось, на вашу долю, да и на долю нашей армии выпадет такая удача, — послышался в телефоне ласково-шутливый бас Колпакова.
— Благодарю, товарищ генерал, — растроганно ответил Алексей. — Обязательно съезжу…
Он не мог уснуть до рассвета. Входили и выходили работники политотдела и связные, пищали телефоны, гремели за окнами танки. Катились тяжело напруженные автомашины и орудия, вздрагивала земля, и всю ночь бушевал пожар.
Алексей все время видел мигающие в окне красные отсветы. Как будто все былое опять придвинулось к нему, словно было пережито только вчера… Ему чудились то стоны раненых, то причитания матерей, то детский плач…
Мысль о розыске сына вновь показалась ему тщетной. «Ведь прошло три года! Кого можно найти в такой сутолоке? Что это за навязчивая идея? Уж не схожу ли я с ума?» Но когда он на минуту забывался, его как будто ударяло чем-то горячим в сердце. Он открывал глаза, прислушивался к прибойному шуму могучего движения, думал: «Да ведь здесь же все это произошло… И может же случиться чудо!»
Как только стало светать, Алексей вскочил, приказал подать машину. За ночь обстановка изменилась. Оказалось, полк Синегуба на рассвете участвовал в освобождении Вязны, и это еще больше укрепило Алексея в его намерении.
Были получены сведения из других полков и соседних частей, связь работала, но связисты уже предупреждали: «Снимаемся. Идем дальше».
Комдив Богданыч сообщил Алексею: соседний фронт уже охватывает Минск, немцы пытаются вырваться из мешка, но, кажется, сегодня их крепко «завяжут».
Алексей отдал инструкторам необходимые распоряжения, условился со штабом дивизии, что догонит их в следующем селе.
…Не более как через час он подъезжал к Вязне. По запущенному грейдеру и по вьющемуся рядом с ним проселку катились на запад бесконечные потоки войск. Алексей сидел рядом с шофером, нетерпеливо вглядываясь через ветровое стекло вперед. Сухие, подернутые пыльной корочкой губы его были сжаты.
«Хоть взгляну на это село», — думал Алексей.
Ему казалось, что он когда-то уже шел по этой дороге… И темнеющий впереди лес, и мелькнувшее в просвете деревьев село, и водяная мельница у пруда — все было знакомо, все это он видел когда-то…
Лес сменился полянкой, полянка — мелколесьем. Дорога пошла под гору, круто заворачивая вправо. У дороги стояли группы крестьян, приветственно махали машине Алексея картузами, соломенными шляпами, платками.
Вдруг лесок распахнулся и впереди открылись обугленные развалины. Несколько хат и клунь сиротливо сторонились у окраины.
Алексей остановил машину.
Мимо шли минометчики, неся за спинами круглые, как щиты старинных воинов, стальные упоры. День был знойный. Запыленные, усталые лица бойцов блестели от пота. Алексей взглянул на карту, спросил у стоявшего у дороги старика:
— Село какое?
— Вязна… — Старик, одетый несмотря на жару в рваный ватник, вытер красные слезящиеся глаза, добавил спокойно:
— Спалили германцы… Вчера ночью…
— Вы из этого села? — осведомился Алексей.
— Из Вязны, товарищ командир, — ответил старик, с любопытством и уважением глядя на офицерские погоны Алексея.
— Хорошо знаете жителей?
— Хорошо.
— Садись в машину, дед, — переходя на «ты», приказывающим тоном распорядился Алексеи.
Старик боязливо посторонился, с сомнением взглянул на дорогу, потом на лес.
Его все еще, видимо, изумляли и приводили в смущение погоны на плечах солдат и офицеров: не в таком виде он провожал их в сорок первом году на восток.
— Садись, садись, диду, не бойся, — менее нетерпеливо и более мягко попросил Алексей. — Мне нужно кое-что узнать о жителях вашего села.
— Да узнавайте. Это можно, товарищ командир, — согласился дед. — Только в Вязне никого не осталось. Все попрятались в лесу… — Старик говорил по-белорусски, но Алексей понимал каждое слово. Он
