Его дорожная одежда была забрызгана грязью, и голос дрожал от волнения. Все присутствовавшие молча посмотрели на него. Джордж остановился, не досказав смешной истории. Маргарэт Уайетт резко опустилась в кресло. Норрис замер с бутылкой вина в одной руке и до половины наполненным бокалом — в другой. Анна безмолвно стояла посреди комнаты, великолепная, в розовом атласном платье. Сегодня она ждала в гости Гарри Перси.
Все четверо уже знали о смерти кардинала, но столь значительной была личность Уолси, что взволнованные слова Кавендиша выбили их из обычной колеи. Они как будто забыли на несколько мгновений о своих собственных печалях и радостях перед лицом смерти этого человека.
— Успокойся, Кавендиш, — сказал Джордж, садясь на покрытый ковром подоконник. — Мы с сестрой вчера вечером играли в карты у короля, когда прибыл гонец от Кромвеля с этой вестью.
— На тебе лица нет от горя. Не стой, пожалуйста, на пороге и не смотри на меня с таким укором, — насмешливо бросила Анна. — Мне не привыкать. Вчера король вскочил и со всего размаха бросил карты об стол. «Это из-за тебя! — зарычал он. — Лучше бы я потерял десять тысяч золотых, чем такого человека, как Уолси!»
— Да, и удалился в спальню, чтобы пролить там горькую слезу, — в тон ей добавил Норрис, долив наконец неполный бокал и протягивая его любимцу покойного кардинала.
— Как будто я Бог и могу решать, пора ему отправляться на тот свет или еще рановато! — фыркнула Анна.
Но ее уже не занимала смерть врага. Она озабоченно заправила выбившуюся прядь волос под маленькую, расшитую драгоценными камнями шапочку.
Все трое мужчин посмотрели на Анну с едва скрываемым удивлением. Еще неделю назад такое резкое замечание короля привело бы ее в отчаяние. Но что значили для нее переживания одного не слишком молодого человека по поводу смерти его и вовсе пожилого друга сейчас, когда она, может быть, через несколько минут вновь встретится со своим любимым. Прошло семь долгих лет с их последнего свидания!
Только Маргарэт, одевавшая сегодня Анну, понимала, как мало ее интересует сейчас Генрих Тюдор с его горестями.
— Конечно, ты не виновата, — тихо сказала Маргарэт, застегивая на шее Анны ожерелье, — но надо ли быть такой… такой…
— Жестокой, ты хочешь сказать? — вспылила Анна.
Знала бы Маргарэт, что ничьи упреки не мучают Анну больше, чем ее собственная совесть.
Но Маргарэт, несмотря на природную мягкость характера, не давала спуску вошедшей в силу фаворитке короля.
— Я понимаю, что кардинал и королева стояли на твоем пути, — мужественно продолжала она. — Но Ее Высочество принцесса Мэри — всего лишь ребенок. Надо ли удалять ее от двора?
Анна раздраженно поправила жемчужное ожерелье.
— Ты права, но знаешь, она такая упрямая. У нее на все есть ответ. С каждым днем она становится все больше похожа на свою мать. Она как будто не замечает меня. А Генри так любит ее…
Анна услышала за спиной легкие шаги Джорджа. Он обнял ее за плечи и нежно прижался щекой к ее щеке.
— А ты стараешься отнять у него все, что он любит, милая сестричка. Это неизбежно сказывается на его отношении к нам, его несчастным фаворитам, ибо нрав его портится день ото дня, — прошептал он полусерьезно-полудобродушно. — Маргарэт права, подумай об этом.
Анна знала, что они оба правы, и ненавидела себя за свою жестокость. Но что лучше: грешить, не давая себе в этом отчета, как самодовольный Генрих Тюдор, или поступать дурно, но знать, ради чего ты это делаешь?
— Спору нет, вы совершенно правы, — согласилась она. — И, конечно же, надо понять чувства многоуважаемого Кавендиша. Прошу вас, сядем у камина и попросим его рассказать, как это случилось, — пригласила она, высвобождаясь из объятий брата.
Джордж Кавендиш устало опустился в кресло, любезно придвинутое Норрисом.
— Его преосвященство следовал из Йорка в Лондон, с тем чтобы оправдаться перед Советом. Но когда он добрался до Лестера, у него уже не было сил сидеть на муле, и благородный Эббот приютил его. Мы сделали все, что могли, но Уолси знал, что это конец. У него началась лихорадка, и на рассвете он скончался. «Если бы я служил Богу так же беззаветно, как моему королю, он не оставил бы меня на старости лет», — все время повторял он.
— Вот это правда, — заметил Джордж Болейн. — Наш кардинал всегда больше напоминал мне какого-то утопающего в роскоши принца-наследника, чем боголюбивого святого, каким был, скажем, Уорхем Кентерберийский.
— Их нельзя сравнивать. Архиепископ Уолси Йоркский был человеком, прошедшим дорогой славы. Свершенное им останется в веках, и на том свете воздастся ему по делам его. — Дворецкий кардинала любил выражаться высоким стилем.
— Конечно, конечно. Кто же лучше тебя знал его? — примирительно произнес Джордж. — Я бы на твоем месте написал о нем книгу.
— Расскажите, как его арестовали, — нетерпеливо прервала их Анна.
— Он был обвинен в государственной измене.
— Знаю. Но я здесь ни при чем. Мой дядя герцог Норфолкский нанес ему этот последний удар, — как бы между прочим заметила Анна.
Она стояла у камина напротив Кавендиша, одной рукой присобрав складки платья, чтобы обутая в атласную туфлю ножка чувствовала тепло. Другая ее рука беспокойно скользила по белому камню камина. Слегка нагнувшись над сидевшим Кавендишом, она повторила:
— Я в этом не участвовала. Все, о чем я просила дядю — и он обещал мне — это послать к Уолси Гарри Перси с приказом об аресте. Я надеюсь, это было исполнено?
Кавендиш ответил, не поднимая головы, чтобы не видеть нескрываемого торжества Анны.
— Да, даже это было сделано, — сказал он с горечью. — Случилось так, что Перси как раз направлялся к южным границам — там сейчас неспокойно — и встретил Уолси по пути.
— И он предъявил ему приказ короля? — с замиранием сердца спросила Анна.
— И предъявил ему приказ об аресте, — четко и медленно повторил Кавендиш.
Эта сцена все еще стояла у него перед глазами. Он хорошо представлял себе, какой удар был нанесен старому измученному человеку.
Анна, забыв об остальных гостях, вытягивала слова из усталого, не поднимавшего головы дворецкого Уолси. Ее глаза сверкали, костяшки пальцев, сжатых в кулаки, побелели от напряжения, и вся она дрожала от возбуждения при мысли, что ее четко продуманный план полностью удался.
— И милорд Перси наслаждался, заставляя кардинала платить по старым долгам?
Кавендиш поежился, и по выражению его лица можно было судить, что он жалел, что пришел сюда.
— Не могу сказать вам, миледи, — ответил он официальным тоном. — Знаю только, что руки его дрожали, когда он держал приказ, предъявляя его слабеющему взору кардинала. Могу сообщить вам также, что он приказал одному из своих людей привязать больные вздувшиеся ноги милорда кардинала к стременам — как поступают с преступниками из народа.
— Ах вот как! — с удивлением, едва слышно прошептала Анна.
Кавендиш поднялся неловко оттолкнув кресло, и с мольбой посмотрел на Норриса: может быть, тот придумает, под каким предлогом ему поскорее уйти.
— Правда, Нортамберленд страдает от приступов малярии, а его люди порядочно устали от постоянных стычек на границе, — заметил он, поправляя пояс и жестом руки отказываясь от второго бокала вина, который протягивал ему Норрис.
— Малярия! — повторила Анна, вспоминая своего пышущего здоровьем молодого любовника. Как это у него могут дрожать руки? — А что, он все еще воюет со своим отрядом то на одной границе, то на другой? Надеюсь, он приехал повидаться со мной?
— Он здесь, миледи. Первым делом милорд Перси направился к королю засвидетельствовать свое
