Никита воодушевился:
– Мы с тобой с разных сторон, так сказать, с разных флангов заняты одним делом: возрождением родины. Так ведь?
– Так, – коротко ответил гость, чуть нахмурившись.
Никита догадался, что Владимир начинает погружаться в свои мысли, в работу, в проблемы и неприятности, которые непременно сопровождали его титаническую деятельность на благо отечества. Хозяин понял, что друга надо срочно отвлечь, а то закручинится, затоскует – нехорошо это.
– Володя, что я тебе рассказать-то хотел, – с энтузиазмом начал Никита, положив руку на ладонь гостя и как следует тряхнув ее, чтобы вывести того из задумчивости. – Ты ж не знаешь, какая тут история была…
– Где? – очнулся Владимир.
– Да тут! На месте моей усадьбы, – хозяин описал рукой дугу, которая вместила бассейн, рощицу, беседку и теннисный корт. – Тут же двадцать лет назад был дачный кооператив…
– Что было? – изумился гость. У него еще с Перестройки была идиосинкразия на слово «кооператив».
– Я не так сказал, что ли? – смешался Никита. – Ну, вроде они так назывались… Эти… которые по шесть соток… С огородами… Где народ вверх попой все выходные проводил, – Никита засмеялся.
Гость тоже заулыбался, но заметил:
– Это то немногое, что было у народа. Шесть соток.
– Ну да, шесть соток. Вожделенные сотки – самое главное богатство, – тон Никиты стал то ли презрительным, то ли насмешливым.
Гость неодобрительно поцокал языком и покачал головой:
– Ишь ты как! Они ж не виноваты, что больше у них ничего не было.
– Я их не виню, – заоправдывался хозяин. – Просто они так молились на эти свои жалкие клочки земли… А результат? Я купил здесь все! – В голосе мужчины вдруг лязгнул металл. – А у них опять ничего нет… – развел он руками, надул щеки и издал губами неприличный звук. – Впрочем, я не об этом. Была у меня во времена оны в знакомых одна деловая дама по имени Ада. Благодаря ей я эту землю и приобрел… Вроде, сейчас она где-то далече, за океаном, а тогда… Нет, – перебил себя Никита, – начинать надо по- другому… Я тебе буду в лицах рассказывать, чтоб интересней было.
– Ну, ты ж у нас творческая личность, как же иначе?
– В общем, дело было так…
…Похоронный автобус медленно пробирался по подъездной неширокой дороге, лавируя между разнокалиберными, разноцветными заборчиками дачных участков, к которым уже прилипли изумленные зрители – хозяева шести соток и стандартных дачных домиков. Они побросали свои огороды, клумбы и гамаки. Автобус же явно пробирался в самую середку садово-огородного товарищества «Дружное», и совершенно очевидно был именно похоронным – с соответствующей черной полосой и мрачными лицами, видневшимися в окнах.
Так и есть! Автобус подъехал к центру «Дружного» и, напоследок издав рыкающий звук и выпустив черный взрыв дыма, затормозил у единственного необихоженного участка: у него не было своего заборчика, на нем не стояло никакого домика и землицей здесь никто никогда не занимался – ни тебе огородов, ни цветов, ничего вообще не было. Сам участок лишь угадывался благодаря соседским заборам по периметру, которые создавали его приблизительный контур.
Дверцы автобуса распахнулись. Оттуда выскочил молодой, плечистый мужчина в черном костюме, учтиво подавший руку следующей за ним даме в черном. То была высокая, худая женщина лет сорока в элегантном черном пиджаке (это в двадцать пять градусов тепла!), узкой, длинной, черной юбке. Ее голову покрывали изящные черные кружева – длинная шаль, концы которой были переброшены назад через плечи. Особенно красиво выглядели на черном фоне ее золотые кудри, падавшие на бледные щеки… Глаз не было видно за черными очками в изящной серебристой оправе. Нет-нет да и вытекала из-под черных окошечек большая, тяжелая капля, которую дама промокала кружевным черным платочком. Платочек был аккуратно зажат между двумя длинными, тонкими, ухоженными пальцами левой руки – большим и средним.
«Однако! – подумал, куря у своего забора, Олег Витальевич Смирнов, один из самых близких соседей пустого участка. – Давно ее не видел, уже года три, наверное. Чего это она приперлась? И что за маскарад?» Дама была всего шагах в десяти от Олега Витальевича, и он не выдержал, окликнул:
– Ада!
Дама вздрогнула и быстро обернулась. Она схватилась было правой рукой за дужку очков, должно быть, снять хотела, но передумала и отдернула руку. Поэтому Олег Витальевич мог лишь догадаться о том, что его разглядывают и, видимо, узнали, судя по тому, что дама кивнула ему в знак приветствия. Олег Витальевич собрался было еще разок позвать Аду и спросить кой-чего, как вдруг среди дачников раздался вопль изумления, испуга и возмущения одновременно. Пока Смирнов играл в гляделки с черными очками, из автобуса успели выгрузиться музыканты с инструментами, а три пьяномордых бугая в рабочих спецовках стали аккуратно выгружать… гроб. Дама с плечистым молодым мужиком приникли друг к другу, она вытерла выкатившиеся из-под очков две слезы. Оркестр из десяти человек начал потихонечку настраиваться.
– Что тут происходит? – визгливо спросила Валентина Павловна, бывший бухгалтер какого-то главка, а ныне бухгалтер «Дружного» – толстая, скандальная баба, у которой с некоторых пор любимым стало слово «собственность». За любую свою «собственность», вплоть до отдельно взятой травинки на ее сотках, она могла отдать жизнь, честь, совесть и все прочее, как свое, так и всех родных и близких, которые, по- видимому, чуя это, не особенно баловали Валентину Павловну своими визитами. – Что это за комедия?
Дама Ада вздрогнула всем телом и, схватившись за лицо, повернулась к бухгалтеру и громко зашептала:
– Я вас умоляю: это мой отец… Не надо! Не говорите так! – И, обессилев от горя и страдания, женщина зарыдала и начала оседать на землю. Плечистый бережно подхватил ее и не дал упасть. Он что-то нежно пошептал ей в кружевное ушко, она быстро закивала, соглашаясь, и вновь обрела равновесие.
Гроб поставили на приготовленные заранее восемь табуреток. Дама с Плечистым приблизились…
– Они его откроют? – звонко спросила десятилетняя Машка у своей бледной, тощей мамы Вики, голова которой была обмотана полотенцем в честь очередной мигрени.
– Не дай боже, – прошептала Вика, прижимая к себе дочь.
Гроб открывать не стали. Зато оркестр грянул похоронный марш, и жаркий, майский, субботний день померк в глазах еще так недавно безмятежных дачников.
В садово-огородном товариществе «Дружное» были люди из самых разных сфер: из каких-то НИИ, контор, трестов, но самые лакомые, центральные кусочки в свое время (в девяностом году), когда «Дружное» только создавалось, были отданы одному райкому ВЛКСМ. С тех пор столько воды утекло, а вместе с ней и семеро бывших райкомовцев, приятелей и соратников по партийной работе Олега Витальевича Смирнова. Они продали свои сотки еще года три назад и, по слухам, отнюдь не от бедности и гонений, а, скорее, совсем наоборот. Но поскольку они сами не распространялись на сей счет, то и Смирнов не желал вникать в эти тонкости-детали. В сущности, он, при своем «гендирстве» в процветающей фирме тоже мог бы уже давно поиметь себе чего получше, побольше, покрасивше. А зачем? Его вполне устраивают эти шесть соток, этот милый трехкомнатный домик, куда уже и
– Ой, Люсь! Остынь! Из-за склок с соседями…
– Да это ж все быдло, скоты! Были раньше тут приличные люди, так все ж поуезжали! А мы тут с этой грязью!…
– Люся, все! Не дергайся! Вон участок садовый пустует, может, продаст она нам его, в конце концов, не
