— Не пустила ли она его по следу Мистера 2000? Ну ты даешь, парень!
Феликс громко засмеялся, в восторге от своей дурацкой идеи. Потом снова стал серьезным.
— И что ты хочешь от нее услышать? Про то, о чем она умолчала в полиции?
— Что-то в этом роде, — пробормотал я.
— Потому что ребенку она доверится скорее, чем взрослому?
Я кивнул. Мне пришло это в голову, и то же самое должно было прийти в голову и Оскару.
— Ну ладно.
Феликс неожиданно спрыгнул со скамейки. Ежик сделал то же самое.
— Ты, конечно, понимаешь, с кем хочешь померяться силами, а? — сказал Феликс, когда мы уходили с игровой площадки. — С Мистером 2000 лично, самым ловким похитителем всех времен! Если он тебя поймает, то сначала отрежет тебе уши.
— Кто это сказал?
— Я сказал. Сначала всегда отрезают уши.
— Я этого не знал.
— Потом пальцы! А потом, если он все еще не получит бабки, — и всю руку. Другую он на время оставит, чтоб тебе было чем написать жалобное письмо родителям, соображаешь? Так что следующее, за что он примется, — это ноги.
— Тебе не кажется, что это уже чересчур?
Феликс помотал головой, и его темные волосы перепутались еще больше.
— Я хочу стать писателем. Писатели всегда преувеличивают, ты что, не знаешь?
— Я читаю только комиксы.
— А уж в них-то как преувеличивают — будь здоров!
Поспевать за Феликсом было трудно. Он делал ужасно большие шаги.
— А что ты уже написал?
— Много всего.
— Хорошо получается?
— Спроси об этом Свена.
— Кто это — Свен?
— Ну кто-кто?
Ежик так и не издал ни единого звука. Ему приходилось делать вдвое больше шагов, чем Феликсу, но он трусил рядом с ним, будто привязанный невидимым канатом.
— Я рассказываю ему про мои новые идеи, — сказал Феликс. — Если он считает, что история хорошая, я ее записываю. Но не раньше.
Наверно, этим они и занимались, когда я им помешал. Феликс рассказывал Свену самую-самую новую историю. Я поднял руку и помахал ежику.
— Привет, Свен.
Никакого ответа. Свен даже не посмотрел на меня.
— Он тебя не слышит, — сказал Феликс. — И говорить тоже не может. Глухая тетеря. И нем как рыба.
— Так не говорят. Это называется «глухонемой».
Я узнал это в нашем учебном центре.
— Мне все равно, как это называется.
Феликс шел все быстрее, глядя прямо перед собой.
— Главное, что меня кто-то слушает.
Многоэтажный дом, в котором живет София, стоит среди других многоэтажных домов, которые выглядят совершенно одинаково. Никаких балконов, гладкие фасады, покрашенные в коричневый цвет. Деревянные оконные рамы когда-то были белыми.
Феликс показал мне, к кому позвонить, а потом отправился дальше со Свеном на буксире — неизвестно куда… Я посмотрел им вслед. Насколько же сумасшедшим нужно быть, чтобы рассказывать истории глухому? И насколько сумасшедшим нужно быть, чтобы слушать кого-то, не слыша его? Но ни Феликс, ни Свен не стыдились этого. И своей странной дружбы тоже. Для них она была самой нормальной вещью в мире. От этого я и сам сразу почувствовал себя гораздо лучше. Но ненадолго.
Когда мама Софии открыла мне дверь, навстречу мне выплеснулась волна серого чувства. Здесь даже пахло чем-то серым. Мама Софии не была похожа на маму, которую интересует, что за дети ходят в один класс с ее детьми. С этим мне повезло. На ней был грязный халат, и она махнула мне рукой, приглашая зайти в квартиру, еще прежде, чем я выговорил все заранее заготовленные фразы.
— Доброе утро. Я — друг Тобиаса и…
— Ушел в магазин.
Я стоял перед ней в тусклой прихожей. Одной рукой она ткнула через плечо. В другой держала дымящуюся сигарету.
— Но он скоро вернется. Можешь пока подождать в его комнате.
Я зачарованно рассматривал ее ногти. Они были покрашены в розовый цвет и обгрызены. Никаких приклеенных картинок. Моя собственная мама никогда бы не вышла на люди с такими неухоженными ногтями. И потрудилась бы причесать волосы, сразу после чистки зубов.
Мама Софии зашаркала назад в гостиную. Через открытую дверь я увидел плоский телевизор. Он был еще больше, чем у фрау Далинг, и, должно быть, совершенно новый, потому что на нем единственном во всей квартире не было пыли. Его было отчетливо слышно еще на лестничной площадке. Здесь, в квартире, он звучал раздражающе громко. В каком-то ток-шоу два соседа орали друг на друга, потому что один по пьяному делу помочился другому через изгородь на его сел-лекцию, и она пропала.
ЛЕКЦИЯ
Бертс уже объяснял мне про лекцию — это когда студенты собираются в зале и профессор им что-то рассказывает. Может быть, сел-лекция означает, что студенты при этом сидят. Но зачем оставлять сел- лекцию в саду и как можно на нее писать — непонятно!
В конце прихожей было еще только две комнаты. На одной из дверей были приклеены пестрые картинки и постер с Барби. Я тихонько постучался и вошел. Если бы Софии не было дома, я бы сразу тайком убежал.
В комнате царил самый ужаснейший кавардак, который я когда-нибудь видел. Игрушки, одежки, комиксы, школьные вещи, коробки от дисков и компьютерных игр были разбросаны по полу. Пустые и полупустые бутылки минеральной воды, грязные тарелки и чашки стояли и лежали повсюду.
Любому ребенку потребовалось бы несколько дней, чтобы проложить дорогу наружу в прихожую через это месиво. И на всем лежало печальное серое покрывало, как будто здесь пятьдесят лет назад взорвался пылесос.
София возвышалась посреди этого моря беспорядка, как обреченный на гибель остров. Она просто стояла в середине комнаты, как будто уже давно ждала кого-то или готовилась к соревнованиям по засыпанию стоя.
— Привет! — сказал я.
София наморщила бесцветные тонкие брови. Взгляд у нее был такой тусклый, как будто глаза старались стать незаметными в этой серой комнате. За ней возвышалась двухъярусная кровать. Наверно, это очень утомительно — каждый вечер пробираться в кровать через такие горы мусора. Времени у меня оставалось немного. Тобиас мог в любой момент вернуться. Я достал из кармана брюк красный самолетик. И внезапно взгляд Софии совершенно просветлел.
— У меня он от Оскара, а у него он от тебя.
София пристально смотрела на самолетик. Ее глаза наполнились слезами.
— Он в большой опасности — ты ведь знаешь про это, да?
На секунду я испугался, что София ничего не слышала о похищении Оскара, но тут она кивнула. Да и
