Рико, Оскар и тени темнее темного

странно было бы не знать, телик тут явно целыми днями не выключали. Перебранка соседей в ток-шоу доходила и до детской.

— Ты кое-что рассказала Оскару, да? — сказал я осторожно. — Что-то, о чем ты умолчала в полиции, потому что похититель угрожал, что тогда произойдет что-то плохое. Я прав?

Наконец-то София открыла рот. Голос у нее был такой же пискливый, как у птицы, которая уже выбралась из гнезда, но еще не решается полететь.

— Бренчалка сказал, если я его выдам, он заберет Яннека и убьет его.

Я посмотрел на нее непонимающе.

— Яннека?

Она показала на липкий письменный стол, заставленный так, что там негде было даже пристроиться, чтобы написать на клочке бумаги список покупок. Рядом с телевизором был водружен еще и монитор. За жирным помятым пакетом из «Макдоналдса» стоял круглый аквариум. В нем вяло плавала золотая рыбка, довольно противная на вид.

— Он болен. У него там что-то на плавниках.

Нет, ну вообще! Пусть кто-нибудь попробует найти более печальное место в мире! Мистер 2000 спросил Софию, кого она больше всех любит, чтобы шантажировать ее этим. И София назвала ему не родителей или брата, а свою больную золотую рыбку!

Я таращился на круглую банку, Яннек таращился на меня. Он вилял двумя бесцветными, странно разлохмаченными грудными плавниками. Мне стало нехорошо. Возможно, эту болезнь вызывали бактерии, которые сидели здесь в засаде где-нибудь между грудами мусора или за ними. Возможно, это были прыгающие или летающие бактерии. Я решил дышать только очень осторожно и снова сосредоточился на разговоре с Софией.

— Почему ты называешь похитителя Бренчалка?

Она медленно, но упрямо покачала головой.

— Ты можешь мне совершенно спокойно сказать про это. Я никому ничего не выдам.

— Оскар тоже так говорил! — неожиданно громко выпалила она. — А теперь его заперли в зеленой комнате!

— Что за зеленая комната?

Никакого ответа.

— София, Оскар — мой друг, — настаивал я. — Я хочу ему помочь, но я смогу это сделать, только если ты мне поможешь!

В ее глазах мелькнула враждебная искорка. Маленькие руки сжались в кулаки. Тонкие губы стали еще тоньше. Делать было нечего. Я подал ей красный самолетик. Она, помедлив, взяла его, как будто никто никогда не дарил ей более ценного подарка. Пальцем она неуклюже погладила по отломанному концу крыла.

— Он сказал, что я ему нравлюсь, — тихо сказала она.

— Так и есть. Он все время носил самолетик. Но потом потерял его. Когда его похитили, наверно.

Она посмотрела на меня, снова очень упрямо.

— Я обошлась дорого, — сказала она.

— Да, я знаю.

— Но мама получила деньги за интервью.

Я кивнул. Новый телевизор. Я слышал его грохот даже на лестничной клетке, когда вышел из этой печальной квартиры, в которой прочно поселилось серое чувство.

* * *

Когда я снова вышел на улицу, город показался мне каким-то угрожающим. Большие дома как будто сдвигались плотнее и плотнее со всех сторон, склоняясь надо мной. Грязно-белые окна таращились тысячью глаз. Я торопливо достал из рюкзака карту Берлина, раскрыл ее, глянул и тут же снова захлопнул. Держу пари, уже были люди, которые попытались разобраться в карте какого-нибудь города и от этого сошли с ума.

Раз уж толку от карты никакого, придется выпутываться как-то по-другому. Если б найти станцию метро, дальше дело бы пошло уже легче. Надо просто доехать по какой-нибудь линии до станции «Коттбуссер Тор», остальное — ерунда, семечки. Вход в метро на Котти мне отлично видно от палатки с денерами, когда я там ем. Дойти оттуда домой — так же просто, как от дома туда.

На другой стороне улицы стоял киоск. Там можно спросить дорогу. Светофора для пешеходов нигде не было видно, но машины почти не ездили. Каждый год в Германии от несчастных случаев страдают почти четыреста тысяч детей, услышал я голос Оскара. Двадцать пять процентов — как пешеходы.

Это наверняка больше, чем сто, прикинул я. На всякий случай я поднял руку, вытянул пальцы вперед, как острие стрелы, и побежал с зажмуренными глазами через широкую улицу. Никакого визга тормозов, никакого бибиканья. Все прошло гладко.

Одной жертвой меньше.

Перед киоском были расставлены столики со свежими газетами. Крупные заголовки со всех страниц объявляли о похищении Оскара. В «Берлинской газете» была напечатана карта города, похожая на ту, которую я видел вчера вечером по телевизору, с шестью красными точками, отмечающими места похищений. Под картой было написано: «Зловещий узор преступлений!». И буквами поменьше: «Родители в панике — чей ребенок будет следующим?».

Продавщица в киоске либо не читала всех этих газет, либо ей было безразлично, что дети бродят по улицам без родителей. Во всяком случае, она только коротко и без удивления взглянула на меня, когда я спросил, как пройти к ближайшей станции метро.

Ее ответ я запомнить не смог. Там было так много «тут налево» и «потом направо», а потом «снова налево», что у меня закружилась голова. Но я вежливо поблагодарил. Киоскерша ведь не виновата, что я могу ходить только прямо.

Значит, возвращаемся на исходные позиции. Я просто потащился по улице наобум. Уж где-нибудь найдется автобусная остановка или что-то в этом роде, или случайно встретится какая-нибудь станция метро.

И тут я увидел стоянку такси. Облегченно вздохнув, я потрусил к ней. Я еще никогда в жизни не ездил на такси и понятия не имел, хватит ли маминых двадцати евро от Темпельхофа до Диффе, но это было, несомненно, хорошим вложением денег. Ведь за них мама получит меня обратно, и ей не нужно будет забирать меня из Альп или с какого-нибудь острова в Тихом океане из-за того, что я заблудился.

Я заполз на заднее сиденье самой первой машины в очереди и закрыл за собой дверь. У водителя на затылке была жирная складка. Он повернулся ко мне.

— Это еще что тут такое? — протявкал он.

— Что «что такое»?

— Что ты, малец, делаешь один на улице? Где твои родители?

Все это потихоньку начинало по-настоящему утомлять.

— Мне нужно домой, но я не могу найти дорогу, — сказал я. — И прежде чем вы спросите почему, объясняю — я необычно одаренный!

— Неужели? Да вы, озорники, сейчас все такие!

На возражения у меня не было сил. Я хотел только домой, в размышлительное кресло. Бренчалка и зеленая комната… да уж, здорово, просто супер! Я понятия не имел, что мне делать и с тем и с другим. Разочарование от того, что я совершенно напрасно разыскал Софию, было так велико, что на глаза мне навернулись слезы. Но таксист не выказывал совершенно никакого сочувствия.

Он продолжал рассматривать меня. Я попробовал Оскаров трюк с игрой в гляделки, но это не помогло.

— Я тебя еще раз спрашиваю: где твои родители?

Таксист явно не собирался никуда ехать, пока не получит хоть какой-нибудь удовлетворяющий его ответ. Ох, как меня все это достало! Он-то хорошо знал город и не понимал, каково это — когда у тебя