В своей речи Х. Лопес снова поставил проблему, которая всего через несколько месяцев станет ключевой для НКТ. Необходим длительный период просвещения для того, чтобы люди были готовы принять и понять конструктивные принципы свободы и солидарности. Но социальная революция может произойти в любой момент. В ней нельзя не участвовать. Это значит, что нельзя не сотрудничать с другими революционными силами, даже весьма далекими от анархизма. В противном случае придется или отходить от массового движения, в котором участвуют далеко не только анархисты, или устанавливать „анархистскую“ диктатуру, чтобы разгромить неанархистские течения и принудить население к выполнению анархистских принципов. Однако последний вариант расходился с глубинными основами либертарной (анархистской) идеологии, отрицавшей диктатуру и принуждение.
Вдохновленная объединением с „триентистами“, НКТ поставила более масштабную задачу — сближение и даже объединение с ВСТ. Если товарищи из ВСТ осознают преимущества беспартийного общества самоуправления, то синдикалисты не окажутся в изоляции, и новый мир будет строить большинство рабочего класса. Таким образом, стратегический союз с ВСТ становился условием начала социальной революции, при котором анархо-синдикализм не оказывается в изоляции. Конгресс выдвинул условия, на которых НКТ была готова заключить „пакт о революционном альянсе“ с ВСТ: прежде всего ВСТ должен отказаться от сотрудничества с политическими партиями и правительством. То есть НКТ требовала от ВСТ превратиться в анархо-синдикалистский профсоюз, что, по крайней мере в то время, было неосуществимо[147]. Уже через несколько месяцев НКТ и ВСТ будут сотрудничать без выполнения таких нереальных условий. Но для этого должна была начаться более глубокая социальная революция.
В результате одновременного стремления объединить большинство рабочих ради революции и придать революции анархо-коммунистический характер в решениях Сарагосского конгресса причудливо сочетаются идеи как умеренного, так и радикального крыла НКТ[148] .
После дискуссии Конгресс признал „право“ революционных синдикалистов, анархистов и социалистов на лидерство в революции, которая немедленно приведет к возникновению анархического коммунизма, то есть общества без государственности и частной собственности[149]. Мечта о профсоюзной революции затмевала сложности сотрудничества с социалистами и коммунистами, которые смотрели на перспективы и методы этой революции совсем не так, как анархо-синдикалисты. В то же время Конгресс выдвинул требование расширения государственных работ[150], что предполагало не только сохранение, но и усиление роли государства.
Конгресс приступил к выработке программы НКТ, одобрив ее основные принципы в „Концепции либертарного коммунизма“. Идеи, формировавшиеся в Сарагосской программе НКТ, уже через несколько месяцев будут вдохновлять творцов уникальных социальных преобразований Испанской революции. Поэтому мы должны подробнее остановиться на этой программе.
Проект программы стал синтезом коммунитарной концепции анархиста А. Пуэнте и синдикалистских идей, разработанных в работах Пейро и Абада де Сантильяна. Из разногласий между коммунитаристами и синдикалистами вытекала разность подходов к степени автономии личности от синдиката (профсоюза, коллектива). Чтобы снять резкие возражения с той или иной стороны, делегаты специально оговаривали: „Делая набросок норм либертарного коммунизма, мы не представляем его как единственную программу, которая не подлежит изменениям. Эти изменения будут, конечно же, происходить под влиянием конкретных обстоятельств и накопленного опыта“[151]. Эти слова окажутся пророческими. Цель — достижение анархического коммунизма — останется прежней, но путь к ней будет видеться все более постепенным.
Структура послереволюционного общества видится авторам программы в виде сети самоуправляющихся трудовых коллективов и объединяющей их федерации территориальных и отраслевых координационных советов и „статистических“ (информационно-плановых) органов. Эта сеть должна формироваться снизу: „Основой, ячейкой, краеугольным камнем любого социального, экономического и морального творчества будет сам производитель, индивид, на рабочем месте, в профсоюзе, в Коммуне, во всех регулирующих органах нового общества. Связующим органом между Коммуной и рабочим местом будет фабрично-заводской Совет, связанный договором с другими центрами труда. Связующим органом между профсоюзами (ассоциациями производителей) будут Советы статистики и производства. Объединяясь в федерации, они образуют сеть постоянных тесных связей между всеми производителями Иберийской Конфедерации“[152]. Деньги будут заменены рабочими карточками, армия и полиция — рабочей милицией на предприятиях.
Федерации федераций должны были бы составить основу политической организации революционной Испании: „Ассоциации промышленных и сельских производителей соединятся в федерации на уровне страны (пока Испания окажется единственной страной, осуществляющей преобразование общества), если те, кто занят в одном и том же трудовом процессе, посчитают такое разделение необходимым для плодотворного развития экономики. Точно так же объединятся в федерации для облегчения логических и необходимых связей между всеми Вольными Коммунами полуострова те службы, характер которых этого потребует.
Мы убеждены, что со временем новое общество сможет предоставить каждой Коммуне все аграрные и промышленные элементы, необходимые для ее автономии в соответствии с биологическим принципом, согласно которому наиболее свободным является тот (в данном случае та Коммуна), кто наименее зависит от других“[153]. Это пожелание, игнорирующее предостережение Абада де Сантильяна против экономической автаркии, отнесено в более отдаленное будущее.
Сарагосская программа НКТ резюмируется формулой: „Политическим выражением нашей революции служит триада ЧЕЛОВЕК, КОММУНА, ФЕДЕРАЦИЯ“[154]. Сарагосская программа не была окончательным, обязательным документом, для ее доработки была создана комиссия[155]. Но практика вскоре подвергла принципы Сарагосской программы суровому испытанию.
Анархисты продолжали считать правительство своим противником и готовились к решающему сражению именно с ним. После очередных столкновений радикального населения с силами правопорядка в мае Иберийский комитет ФАИ обратился к анархистским организациям: „Народ ожесточен, и в любой момент может осуществиться психологическое явление, о котором столько говорилось в нашей пропаганде; правительство, которое продолжает оставаться буржуазным и стоять на страже капиталистического порядка, защищается и потому прекрасно осуществляет меры, которые вменялись в вину Хилю Роблесу со товарищи; правительство, отставив в сторону свой маскарад „народности“, столкнется с НКТ, своим самым страшным врагом“[156]. Авторам этого письма было трудно представить себе, что уже через два месяца анархисты будут защищать правительство Народного фронта с оружием в руках, а затем и войдут в его структуры, включая и само правительство.
После победы Народного фронта левый и правый лагеря сочли, что борьба вступила в решающую фазу. Экстремисты „шли в авангарде“, отстреливая активистов противника. Было совершено 213 покушений. В столкновениях между экстремистами и нападениях на демонстрации погибло 269 человек. Это было предчувствие гражданской войны, которое оправдалось.
„На первый план неумолимо выходили левые экстремисты всех направлений…“[157], — пишет современный автор С. Ю. Данилов. Слово „левые“ здесь явно излишне и является признаком тенденциозности этого автора. Неужели „левые“ убили судью Педрегаля, накануне посадившего в тюрьму фалангиста за убийство подростка? Или редактора левой газеты „Ла рехьон“ Малумбреса? Или капитана Фараудо, который выступил на стороне восставших в 1934 г.? В день пятой годовщины провозглашения республики чуть было не взлетели на воздух ее руководители — бомба оказалась у правительственной трибуны. Бомбу подкинули и в дом Ларго Кабальеро. Фалангисты нападали на демонстрации левых, заставляли прохожих вскидывать руки в фашистском приветствии, а отказывавшихся зверски избивали. Левые экстремисты считали, что ведут ответные действия. Они убивали фалангистов, нападали на демонстрации правых.
