частной энергией, с большими практическими навыками, мощными частными капиталами позиции государства были бы весьма ограниченными. Наоборот, там, где частный капитал вял и незначителен, деятельность государства по необходимости должна была бы быть гораздо шире.
Это последнее положение, несомненно, имеется в России. Если представить себе, что государственная деятельность — это те снега, которые одевают высокую гору сверху, то русская гора расположена в северном климате, где эти снега спускаются далеко вниз, даже летом. Чтобы они отступили наверх, туда, подальше, к самому пику, для этого нужно энергичное солнце горячей личной инициативы, которое пока в России отсутствовало.
Насколько в России казенное хозяйство может хорошо работать, это я наблюдал близко во время войны. Я был членом Особого совещания по обороне, от самого его основания и до самого его конца. Многим, вероятно, памятна та шумиха, которая была поднята, когда у нас не хватило снарядов. Без конца говорилось о том, что надо использовать частную промышленность и что, если к ней обратиться, она сделает чудеса.
Обратились. Но частная промышленность особых чудес не сделала. По крайней мере, до самого конца ее участие в поставке снарядов было сравнительно небольшое. Я не ошибусь, если скажу, что 90 процентов снарядов и всего, что к ним полагалось, поставляли казенные заводы. И эти, действительно, сделали чудеса! Они увеличили свою деятельность во много раз, в то же время поставляя снаряды по более дешевой цене, чем промышленность частная. При этом еще надо заметить, что наиболее крупный частный завод, а именно завод Путиловский, пришлось взять в казенное управление, ибо в частных руках он все время «скандалил», вместо того чтобы работать. Но как только он попал в управление генерала Маниковского (истинного героя «снарядной» кампании1), завод заработал, как часы. Передача частного сего завода казне состоялась не по требованию каких-нибудь «социалистов», коих в Особом совещании по обороне и духу не было, а по настойчивому требованию Родзянки и всех нас, убежденных «частников». Ибо нам нужна была защита России, каковую защиту мы ставили выше всяких теоретических мнений какого бы то ни было политического лагеря. Практика же показала, что в условиях военного времени казна лучше справляется с металлургией, чем многие частные предприятия. Почему мы и «национализировали» Путиловский завод задолго до того, как этим делом («национализацией») стали заниматься большевики. Вся разница состояла только в том, Что мы передали Путиловку в руки опытнейших военных (а этот опыт они приобрели на огромных казенных заводах, издревле функционировавших), а большевики всех знающих свое дело чиновников и офицеров разогнали или
обессилили, а приставили к делу «коммунистическую» накипь, которая когда не грабила, то занималась проведением в жизнь нелепейших декретов, изобретением коих занимался круглый в то время невежда в этих делах, Ленин. Впоследствии он поумнел, а когда поумнел, то прикрикнул на свою шпану, требуя, чтобы она прежде всего выучилась азбуке практической хозяйственной жизни, раз она в таковую неумытым рылом своим суется.
Но как бы там ни было, нельзя отрицать, что казна в известных условиях может выступать как сильнейший фабрикант и торговец. И это в особенности в России, где казна в силу отсталости и инертности населения всегда должна была идти впереди и вести на поводу остальных. Интересно знать, если бы Петр Великий не «вздернул Россию на дыбы», то сколько столетий еще раскачивалось бы население, прежде чем соблаговолило бы что-нибудь делать в смысле движения вперед. Ведь наша промышленность была создана Петром, как и бесчисленное число иных областей жизни. А наука? В странах западных университеты выросли сами собой, исторически, из усилий самого населения. Но если бы русская власть стала ждать, пока из русского народа сами собой выползут университеты, то «роса бы очи выела». Вот поэтому вместо «самостийных» Сорбонны и Гейдельберга, которые были государства в государстве, у нас появились Императорские университеты, в которых все, до последнего кирпича, было сложено просвещенным абсолютизмом казны. Да разве только это? Тут от бесспорно великого до чуть смешного только один шаг. Теоретически вызовет улыбку мысль, что государство занимается изготовлением танцовщиц, выделыванием изящных безделушек и препарированием сказок для детей и взрослых. Но все это было в России. Императорская балетная школа выпускала превосходных балерин, всемирно известных, Императорский фарфорный завод выделывал роскошные чашечки (во время войны он же делал прекрасные бинокли), и Экспедиция Заготовления Государственных Бумаг, которая была лучшей типографией в России, печатала всем известные «русские сказки» с великолепными иллюстрациями Билибина.
Такова была старорежимная Россия, в которой начало и родник всякой культуры надо искать около трона, а продолжение в предприятиях казны, которая «династическую» инициативу доводила до государственного масштаба. Лишь гораздо позднее и под влиянием примера сверху начинали шевелиться частники. Конечно, с течением времени и они захватили серьезные позиции. Однако пример мировой войны показал еще раз силу казны в чисто фабричной деятельности, когда сию казну обстоятельства и напор общественного негодования заставили встряхнуться.
В сущности это явление совершенно естественно. Ведь русская культура — культура заимствованная. По тысяче и одной причине мы отставали от столетия. Что было делать государственной власти, когда она осознала, что так дальше идти не может? А поняла это власть, когда убедилась, что военная слабость России происходит от ее культурной отсталости. Государственной власти представлялось два пути: первое — ждать, пока подвластный ей народ создаст собственными усилиями собственную культуру такой высоты, которая могла бы противостоять просвещенным соседям, второе — заимствовать и вооружить себя, пусть чужой, но готовой культурой. Евразийцы полагают, что надо было идти первым путем, то есть ждать, пока наша Россия создаст свою развитую культуру на едва обозначившемся московском фундаменте. Но сие есть великое заблуждение, ибо возможность выбора только кажущаяся, на самом же деле никакого выбора не было.
Россия отбилась от монголов только потому, что заимствовала у них высшее их достижение и сильнейшее их оружие, а именно — ханат, то есть самодержавие. Собранным в одной руке восточным ордам нельзя было противопоставлять вечно между собой грызущуюся систему удельно-феодальную. Точно так же отбиться от западных соседей России удалось только потому, что Россия переняла у них ту минимальную дозу западной культуры, которая обеспечивала возможность ввести у себя западную военную науку и технику (вернее, некоторое ее подобие). Ждать, пока Россия создаст свою собственную стойкую культуру, Это значило распроститься с государственной русской самостоятельностью; другими словами, после столетий татарского ига подвергнуться на века владычеству шведов или иных западников. При этом европейская цивилизация все равно была бы введена, но под совершенно иным углом. Вряд ли при этой концепции мы родили бы Пушкина и все то, чем мы привыкли гордиться. Во всяком случае, на такую «историю» государственная власть, заслуживающая этого имени, пойти не могла. Она предпочла заимствовать, чтобы защищаться, заимствовать второстепенное (внешнюю культуру), чтобы спасти главное (государственное бытие). Можно, конечно, видеть главное во второстепенном, то есть считать, что нельзя было жертвовать бородами и длинными полами для спасения государственного бытия. Но тогда надо принять теорию непротивленчества врагу внешнему. Если так, то надо было отречься от России, как самостоятельного государства, и всю свою душу вложить в охранение «русскости» (понимая под «русскостью» московщину семнадцатого века).
Так как даже самая постановка этого рода вопросов требовала умственного развития, значительно превышающего уровень тогдашней «общественности», то все было решено горсточкой людей, состоявших из самих государей и их ближайшего окружения. По их инициативе шли заимствования, и вот почему столь многое в России шло «сверху», насаждалось, вместо того чтобы расти самосейкой. Не вина русского государства, что «частники» наши были, как лес дремучий, в отношении тех неумолимых вопросов, которые ставили соседи милые… Хорошо бы жить по старинке, да никак нельзя было — заморские новшества стучались в дверь не клюкой подорожной, а рукояткою меча.
Вот откуда идет усиленная «промышленная» деятельность русской государственной власти в прошлом. Какова она будет в будущем?
Это зависит от того, насколько частники будут отвечать требованиям жизни. Надо думать, что деревня, покончив с социализмом, как «республиканским», так и «императорским» (поземельная община),
