в пятидесяти отсюда. Я как-то проезжал там и услышал о его музее. Зашел посмотреть. Оказалось, что Ромми уже три года как умер. Все осталось его жене. А она женщина немолодая, ей не под силу, так что музей пропадал… Мне он так понравился, что возникла мысль: а не купить ли его? Сторговались за 1300 долларов. Я нанял двадцать семь грузовиков с прицепами и перевез весь музей сюда. Это был самый длинный автопоезд, который когда-либо приходил в Лайтнинг-Ридж, — смеется Кенни. — Весь город высыпал посмотреть. Так начинался этот музей. Тогда он был, конечно, поменьше. Это было пятнадцать лет назад. С того времени я многое докупил, многое люди подарили.
— Ты сразу решил поместить его под землю?
— Нет. Раньше он был наверху. Под землю ведь не опустишь огромные старинные паровики, грузовики, фермерские механизмы и даже первый в Австралии трамвай, привезенный из Лондона… Они и сейчас, как ты видел, наверху стоят. Под землей экспонаты поменьше. Здесь не жарко, да и экзотики под землей больше. Это была удачная мысль — опустить музей в шахту. Сегодня о нем знают во многих странах. Шесть месяцев назад государство предложило мне продать музей за 3,5 миллиона долларов, но я отказался…
— Почему?
— Эта работа мне нравится… Сюда часто приезжают молодые ребята из разных стран. Они разбивают палатки прямо напротив музея, рассказывают о себе, о жизни, поют… все, конечно, напиваются, но мирно и весело…
Мы идем по штольне. Кенни показывает мне экспонаты. Их тысячи.
— Вот банка с прахом Ромми Гарднера, — говорит Кенни. — Мы нашли ее в старом газовом холодильнике, когда разбирали привезенные вещи. Ее туда засунула жена Ромми, чтобы охладить его горячий характер. Ромми был ирландцем, хочешь, я расскажу тебе ирландский анекдот… Приходит к ирландцу приятель и видит, что у того оба уха перебинтованы. «Джон, что с тобой стряслось?» — спрашивает он. «Да, ты понимаешь, глупость какая, — говорит Джон, — утюжил я брюки, и в это время зазвонил телефон. Так я по ошибке вместо трубки горячий утюг к уху приложил!» — «А почему второе ухо забинтовано?» — спрашивает приятель. «Ну, потом ведь надо было доктору позвонить!»
Кенни смеется. Видимо, этот анекдот он любит рассказывать своим гостям.
Мы поднимаемся наверх, где жарит солнце, и идем сквозь совершенно не понятные мне сюрреалистические экспонаты этого необычного музея:
…что-то наподобие тачанки на паровой тяге, с корабельным флагштоком впереди…
…лондонский трамвай позапрошлого века, заставленный внутри старыми швейными машинками…
…цирковой велосипед с огромными колесами и подзорной трубой на руле…
…сооружение, похожее на летающий пулемет с крыльями, а под ним надпись «Даже Богу неизвестно, что это такое»…
— Ты смотрел австралийский фильм
— Нет.
— Это такая сумасшедшая киношка… После атомной войны мир уничтожен и осталась лишь группа придурков, которые живут в пустыне по «закону кулака» и ловят кайф. Фильм снимался здесь неподалеку, а все их стреляющие, пыхтящие, свистящие и прочие фантасмагорические машины, на которых они передвигаются по пустыне, взяты у нас в музее.
Мерно крутится ветряк, вырабатывая электричество. Ярко горят на крыше зеркала солнечных батарей. Где-то неподалеку работает буровая машина.
Я смотрю на Кенни, который с азартом рассказывает о своем музее.
— Ты доволен жизнью, она удалась? — спрашиваю я у него.
— Абсолютно, — не задумываясь, отвечает он. — Сначала был огорчен, когда не повезло с опалами, а теперь даже рад… что Бог ни делает, все к лучшему… Мы с женой приехали сюда тридцать лет назад, имея джип и четыре тысячи долларов в кармане. Сегодня у нас миллионы, много друзей и дело, которое мы любим…
— Значит, путешествие по Австралии закончено, остановка навсегда?
— Ну, почему же… Я еще намерен поездить, но возвращаться я всегда буду сюда… Здесь мой дом и мои друзья. Слава богу, что тут до сих пор еще нет ни одного светофора. Никто тебе не указывает, как жить и куда сворачивать. Мне нравится стиль жизни этого города, я хочу быть похороненным здесь.
— У тебя, наверно, здесь много друзей? — спрашиваю я.
— У меня нет врагов. Здесь все друзья, просто с некоторыми из них я еще не успел встретиться… Лайтнин-Ридж — это очень дружеский город, это все, что я могу о нем сказать…
— Теперь ты богат, можешь попутешествовать, посмотреть мир… Ты же не бывал за океаном, не так ли?
— Никогда… Но, знаешь, у меня и желания такого нет. Есть много дел, которые я хотел бы еще сделать здесь, и много мест, которые я хотел бы увидеть в Австралии. Даже за весь остаток жизни я не успею увидеть ее всю, так что лететь за океан не собираюсь… Максимальная высота, на которую я готов подниматься, — это высота кузова моего грузовика. Каждому Бог отпустил свое счастье. Надо понимать это и не быть жадным.
Кенни смеется и хлопает меня по плечу.
Рассказывая об этих людях, я не собираюсь оценивать их по шкале «хорошо-плохо», «верно- неверно». Это не входит ни в мою задачу, ни в мою компетенцию. Я просто пытаюсь понять, в чем секрет их жизни, счастья, человеческого достоинства. Почему мультимиллионер Ален не построил себе аляповатых дворцов и не превратился в циничного разухабистого «нового русского», вернее, «нового австралийца», а остался милым парнем-фермером, любящим работу, друзей и окружающий его мир. Почему от невезения Амиго не запил, а, наоборот, «по велению свыше» начал строить совершенно не нужный ему замок, чтобы оставить людям память о себе? В чем секрет неугасающей жизнерадостности Кенни, сумевшего из «хлама» сделать искусство?..
Эти примеры можно множить.
Зачем, например, Катрин Христиансон — этой немолодой и небогатой датчанке, с лицом доброй бабушки, прозванной соседями
Мы с Катрин сидим на холме в окружении десятка кенгуру. Они льнут к ней, как дети к матери, требуя внимания.
— Вы не поверите, — говорит Катрин, — заболев, они теперь сами приходят ко мне из леса. Это какая-то мистика, я не могу объяснить. Они, по-видимому, рассказывают друг другу о нашем госпитале…
На ветке сам с собой разговаривает Чарли — огромный белый какаду с красным гребнем. Когда-то он тоже попал сюда как пациент. Видимо, он подтверждает слова, сказанные Катрин, но я не могу понять, поскольку болтает он по-датски.
— Хватит болтать, — говорит ему Катрин, — ты бы лучше показал нам, как танцует Майкл Джексон.
И Чарли начинает переступать с ноги на ногу и активно вращать головой…
— Но ведь все это требует денег, и немалых… — говорю я.
— Конечно, — соглашается Катрин, — деньги требуются… Но это часть моей жизни… эти зверюшки для меня как родные дети… Раньше я все делала сама, только на свою пенсию, а сейчас в чем-то и
