твоих другая смерть ждет, — рассмеялся царь.
— Ну а ты посмотришь на казнь ихнюю, как и положено. Сколько там Марье вашей годов минуло, десять?
— Мы во всем государевы слуги покорные, — почти неслышно проговорил Василий, по лицу его катились слезы.
Нет, подумал Иван, таких, как Степан Воронцов, хоша и враг он был, не делают больше.
Перевелись на Руси люди бесстрашные, дак оно и к лучшему. А то с ними, смелыми, одни хлопоты, взять хотя бы Федора Васильевича покойного.
— Отпусти меня, государь, на монашество, — попросил Василий. — Дай принять чин ангельский.
— Вместе примем, — ухмыльнулся Иван и несильно хлопнул двоюродного племянника по плечу. — Ты, Вася, слишком дорогое богатство, чтоб его под рясой прятать. Тако и сестры твои. Иди попроси Марфу Федоровну сюда их привести. Ну и сам возвращайся, ино я теперь тебя далеко никогда не отпущу, — государь оскалился в звериной усмешке.
— Владыко, — раздался тихий голос с порога.
Филипп повернулся, и даже не стал подыматься, много чести для этих двоих, хотя один был из семьи старой и честной. А все одно, с гнильцой яблоко, подумал Колычев.
Митрополит вдруг вспомнил охоту. Сам он принял сан поздно, почти тридцати лет, а до того был ближним боярином у великого князя Василия, отца нынешнего государя. Он бы и сейчас смог справиться с мечом или кинжалом, или затравить волка. Смотри, Филипп, горько усмехнулся он про себя, это на тебя сейчас гончих спустили, а бежать тебе некуда.
— Владыка святой, дай благословение царю идти в Великий Новгород, — произнес рыжебородый, тот, что стоял ближе.
Митрополит бросил на него проницательный взгляд.
— Делай, что хочешь, но дара Божиего не получают обманом. Передай царю, высок он на троне, но есть Всевышний Судия. Как царь перед ним предстанет?
Матвей Вельяминов вдруг вспомнил кремлевские палаты и звонкий юношеский голос:
«Думаешь, все позволено тебе, и нет над тобою суда человеческого али Божьего?»
— Марфа Федоровна, здрава будь.
Вельяминова низко поклонилась царю и пропустила вперед Старицких.
— Как здоровье, княжны? — Иван потрепал Машу Старицкую по щеке и остановился перед Ефимией. Та молча смотрела в пол огромными, как блюдца, заплаканными глазами.
— Как здоровье, али не слышала ты, Ефимья Владимировна? — резко спросил Иван.
— Вашими молитвами, государь, — прошептала та.
— А я прямо молюсь денно и нощно за здравие врагов престола. Ты что это в черном, ровно постриглась уже, а мне и не сказали?
— Отпусти на спасение меня в монастырь, государь. Дозволь инокиней стать.
— Была у вас бабка инокиня, рассказать, какую смерть она приняла? — недобро свел брови Иван и вдруг, как ни в чем не бывало, произнес: — А вот черное, тебе, Ефимия, скинуть придется, Под венцами брачными в оном не стоят.
Глаза княжны закатились, Марфа едва успела подхватить падающую без чувств девушку.
— Чернила не кровь, Матвей Федорович, оставь, — весело сказал Малюта Скуратов, глядя, как Матвей оттирает руки снегом. — А с печкой ты хорошо придумал. Угорел и угорел, кто разбираться будет.
— Поехали, — хмуро сказал Матвей, рассматривая большой палец, на котором набухла красная ссадина — след от шнурка, которым он только что задушил Филиппа Колычева, митрополита Московского и Всея Руси.
— А, Матвей Федорович, — широко улыбнулся царь Вельяминову. — Ну что, покончили с тем делом? Смотрю, боярин, ты писал что-то, пальцы у тебя в чернилах?
— Все сделали, как ты велел, а что до чернил, так уж вышло. — Матвей потер замерзшие руки и вдруг легко, свободно расхохотался.
— А у меня для тебя тоже хорошие вести, — царь распахнул дверь в трапезную. — Хватит тебе холостым гулять, боярин, просил ты у меня невесту тебе найти, дак я и нашел, молодую и с приданым богатым.
— Государь, — ахнула княжна Старицкая, — кровь братьев моих на руках его.
Иван подошел к Ефимии и наклонился к ней: «А твоя кровь, княжна, знаешь у него где будет?»
Марфа рывком прижала к груди Машу Старицкую, закрыла ей уши. Василий было рванулся к сестре, но Вельяминова схватила его за руку: «Не смей!».
— Так вот, — продолжил Иван, — ты, Ефимья, выбирай — либо честью под венец пойдешь с Матвеем Федоровичем, либо срамными девками станете для холопов его, и ты, и сестра твоя. Только сначала брата своего на плаху проводите.
Ефимья вздрогнула, качнула головой, задыхаясь от слез.
— Подчиняюсь воле твоей, государь.
— Ну и славно, вот и ладушки. Эй, жених, целуй невесту-то.
Матвей взял девушку за подбородок и увидел в ее глазах то, что видел на бледном лице Ульяны Палецкой, — страх и покорность. Княжна едва слышно вскрикнула, и отстранилась, стирая кровь с прокушенной губы.
— Обожди, боярин, — расхохотался Иван, — не распаляй девку зазря-то. Опосля поста повенчаем вас. — В Новгороде, — добавил он, многозначительно глядя на Вельяминову. Та поклонилась в пол.
— То честь великая для семьи нашей, царь-батюшка.
Царь посмотрел в прозрачные, будто вода речная, зеленые глаза.
— А следующим годом и я тебя под венец поведу, Марфа Федоровна.
Новгород, январь 1570 года
Звонил, звонил колокол Святой Софии. Тяжелые бронзовые изукрашенные врата собора распахнулись, и царь, выйдя на паперть, широко раскинул руки.
— Хороша погодка-то, Матвей Федорович!
Морозный, дымный рассвет вставал над городом. Горел Детинец, горела Торговая сторона — на противоположной стороне Волхова, горели посады, Плотницкий и Славенский концы.
Ночью над городом стояло зарево, видное на много верст вокруг.
— Где там собака эта? Обещал я ему, еще как в город въезжал, что мы его с почетом из Новгорода проводим.
Из собора вывели избитого в кровь архиепископа Пимена. При виде его, Иван удовлетворенно присвистнул.
— Что, владыко, хотели вы Новгород и Псков литовскому королю отдать, да не получилось у вас.
— Оговаривают нас, государь, — твердо сказал Пимен. — И в мыслях не было такого, мы престолу служим верно.
— Верно, — протянул Иван, и посмотрел на купола Святой Софии. Восходящее солнце золотило их так, что аж глазам было больно. — Так верно, владыко, что еще дед мой вам не доверял и правильно делал. Только вот государь Иван Великий, храни Господь душу его, кроток был и незлобив, а скверну вашу и ересь каленым железом выжигать надо. — Царь ударил Пимена по лицу. Тот покачнулся и осел на покрытые легким снегом булыжники крыльца. Склонившись над архиепископом, царь плюнул ему в лицо. — Развели гнездо змеиное, только и смотрите, чтобы предать меня, Ну так я вас так накажу, что вы с колен не подыметесь более.
— Веди его невесту, Матвей Федорович, — усмехнулся царь, поворачиваясь к Вельяминову.
— С честью владыко из города выедет, как иначе?
