плен, надеюсь, что турки сделают с ним то, же самое, что и Марком Антонио Брагадином.
Селим, же наверняка вам рассказывал.
— Даже показывал, — мрачно ответила женщина, вспомнив кожу, что заживо сняли с командующего венецианскими войсками на Кипре.
— Просто герцог Браччано — очень опасный человек, — тихо сказал разведчик. «Не надо его недооценивать, милая Марта».
— Ну вот, — вздохнула Вероника, стоя на балконе. «Все уехали».
Филип на прощанье отвел Марту в сторону, и сказал: «Вы просто знайте, что у вас в Англии всегда есть друг и надежное плечо, ладно?»
— Спасибо, — она поднялась на цыпочки и поцеловала юношу в щеку. Тот покраснел.
— Езжайте прямо домой, — ворчливо скомандовала женщина, — и чтобы более никаких приключений.
— Да, вот и мы скоро тоже двинемся на юг, — Марта оперлась о перила и посмотрела на далекую гладь лагуны. «Будешь скучать по нему?».
Вероника только улыбнулась: «Я всегда скучаю, ты же знаешь. Вот так и живем — два раза в год, а между этим…, - женщина поморщилась.
— А ты не можешь бросить? — внезапно спросила Марта. «Деньги же есть у тебя, а если хочешь — я могу тебе помочь».
— Посмотрим, — Вероника помедлила. «Хочешь, я с Тео и Теодором съезжу на Мурано, пока ты укладываешься? Все меньше под ногами будут болтаться».
— Спасибо, — Марта поцеловала подругу.
Дома никого не было — готовясь к отъезду, Марта рассчитала слуг. Она, было, хотела пройти прямо в опочивальню — начать собирать платья, как вдруг замерла. У окна в гостиной кто-то стоял.
— Ты не приняла мои цветы, — сказал Орсини тихо. «И вот это, — он бросил к ее ногам браслет с жемчугом.
— Я не беру подарков от убийц, — холодно ответила Марта, и, подняв украшение, размахнувшись, швырнула его через открытое окно в канал.
Орсини схватил ее за руку и выкрутил запястье.
— Пусти, — прошипела женщина. «Пусти меня!»
Мужчина толкнул ее на кушетку и навалился сверху.
— Сейчас я тебя изнасилую, — сказал он, прижимая женщину к подушкам, и разрывая на ней юбки, — ты понесешь, и тогда ты от меня уже никуда не денешься, Марта. Будешь жить со мной, и рожать мне детей, поняла?
— Не буду! — прошипела она, сжимая губы, отворачиваясь, сдвигая ноги.
— А ну хватит, стерва! — заорал Орсини, хватая ее за подбородок.
Он вдруг застонал от боли — эта сучка вцепилась зубами ему в руку. Орсини со всего маху ударил ее по лицу и вдруг почувствовал такой знакомый холод кинжала, упершегося ему в тело слева, чуть пониже ребер.
Она смотрела на него снизу зелеными, как трава глазами. Под левым уже набухал отек.
— Ты не горячись, Марта, — тихо сказал мужчина. «Не горячись. Успокойся». Женщина, — он почувствовал это, — на мгновение расслабила пальцы. Орсини неуловимым движением выбил кинжал из ее руки. Клинок упал вниз, под кушетку. Зрачки женщины расширились от ужаса.
— Дрянь какая, — спокойно произнес Орсини и ударил ее еще раз — сильнее. «Ну! - он коленом раздвинул ей ноги. Из разодранного корсета виднелась маленькая, белая грудь. Он опустил голову к розовому соску и укусил — почувствовав металлический, соленый вкус на губах.
Марта зарыдала.
— Я еще даже не начал, — рассмеялся он.
— У меня крови, — задыхаясь от слез, сказала женщина. «Пожалуйста, не надо».
Орсини проверил — не врала. «Не понесет, значит, — подумал мужчина и стащил ее с кушетки на пол.
— На колени! — она опустила голову, отвернувшись, сжав губы, и Орсини, достав свой кинжал, сказал:
— Ты, дорогая моя, будь податливей. Я не люблю, когда женщина зазря ломается.
Марта молчала, не смотря вверх, и вдруг почувствовала хлесткую пощечину. «Ну! — потребовал Орсини, нажав клинком ей на горло.
Она опустила веки, молясь, чтобы это быстрее закончилось.
— Проглоти, — усмехнувшись, потребовал потом Орсини. «Так, чтобы я видел. А теперь улыбнись, и скажи: «Спасибо, ваша светлость».
Она все сделала — из подбитых глаз катились быстрые, неудержимые слезы.
Застегиваясь, он сказал: «Рот не мой сегодня, чтобы помнила. Летом встретимся, — он вышел, даже не посмотрев на так и не поднявшуюся с колен женщину.
Марта, еле добравшись до своей опочивальни, склонилась над серебряным тазом для умывания — ее рвало, до тех пор, пока внутри нее не осталось ничего — только пустота и ненависть.
Вероника поменяла примочку и нежно обняла подругу. «Через три дня все пройдет, милая.
Не волнуйся».
Марта сжала руку подруги. «Меня никогда еще…»
— Ну, — Вероника положила голову Марты себе на плечо, — никто из женщин этого пока не избежал, — тем или иным путем. Такой уж у нас мир — мужчины делают то, что они хотят, а женщинам остается подчиняться.
Марта внезапно поднялась на локте.
— Я убью его, — спокойно сказала она, глядя в карие глаза подруги. «Сама, или чьими-то руками — но убью. Помяни мое слово».
Она легла навзничь и закрыла глаза. «Будто мертвая, — поежилась Вероника и ласково поцеловала ее в щеку: «Ты поспи. Поспи и все пройдет. Все будет хорошо, девочка моя».
Дети уже прыгали в гондоле, стараясь раскачать ее как можно сильнее, как вдруг Вероника внезапно привлекла Марту к себе, и шепнула что-то на ухо, покраснев.
— Ну, наконец-то хорошие новости! Я так рада, — сказала та, вставая на цыпочки, обнимая подругу.
— И обещай мне, что потом слезешь с этих дзокколи — для ребенка они не полезны. Обещай, что будешь лежать на кушетке и есть конфеты. И пиши мне, пиши!
Марта села в лодку, и Вероника, запахнув шаль, перекрестила ее на прощанье.
— Да-да, именно так, синьора Марта, — Аллесандро Аллори погрыз рукоятку кисти.
«Наклонитесь чуть-чуть. У вас в доме важный гость, вы ему принесли угощение. Вот так и стойте».
Он прошел к мольберту.
Посмотрев на пустой поднос у себя в руках, Марта спросила: «А как же посуда?».
Аллори, что набрасывал очертания ее фигуры на дереве, рассмеялся.
— Вы ее просто не удержите. Я и поднос скоро заберу, как только намечу основные линии.
Вам еще потом для Марии позировать, там более сложно будет. А посуду потом кто-нибудь из учеников напишет. Аллори махнул кистью в сторону Аурелио Ломи, который занимался с Теодором за большим столом.
— Вот, синьор Ломи, например.
— Ваш сын, — повернувшись, сказал Аурелио, — удивительно талантлив.
— Его отец хорошо рисовал, — Марта вспомнила кольцо, сделанное, по приказу Селима, — ракушка, полная алмазов, и внезапно пожалела, что не забрала из гарема хотя бы его. «Все была бы память, хотя и Теодора, конечно, с лихвой достаточно».
— Я не о живописи, синьора Марта. Теодор чувствует линию и соблюдает пропорции — уже сейчас.
