Вообще, — он посмотрел на зимний, яркий закат, — тебе необязательно со мной ехать.
Джордано молча пришпорил лошадь.
— Сегодня не стоит продолжать, — услышал он откуда-то сверху озабоченный голос. «Он ничего не скажет, синьор, я таких уже видел.»
— Скажет, — следователь пнул безжизненное, скорчившееся тело, и поморщился: «Я его сломаю, так и знайте».
— Не сомневаюсь, — мягко согласился палач. «Но давайте мы его снесем вниз, ночь он отдохнет, а завтра займемся глазами, ну и остальным. Сейчас он просто ничего не чувствует, поверьте мне».
— Ладно, — следователь сплюнул на пол. «Уберите, от него еще и воняет к тому же. Пусть поваляется там, в собственном дерьме, а завтра продолжим».
Его вытащили из камеры в коридор, и мир померк.
— Брат Филиппо, — невысокий, богато одетый мужчина спешился, — последите за лошадьми.
Нам надо немедленно ехать назад.
— Синьор, — озабоченно сказал охранник, — вам не обязательно спускаться вниз, мы сами можем его привести.
— Его светлость герцог Сора-и-Арче мой друг, — высокомерно сказал мужчина, — он поручил мне лично проверить, что у вас там происходит. А то еще подсунете не того, я вас, каналий, знаю. Пойдемте, — он, не оборачиваясь, направился к внутренним воротам замка, — дорога в Милан неблизкая, а синьор Бонкомпаньи и синьор Фарнезе ждать не любят.
— Вот он, — поднимая факел, кивнул охранник на камеру.
— Что вы мне показываете какую-то вонючую груду тряпья! — прошипел мужчина. «Это же труп!»
— Сами посмотрите, — стражник открыл решетку, — как принесли, живой был.
— Ну, и в каком состоянии у вас заключенный? — мужчина зло посмотрел на охранников и от души пнул Питера под ребра. Тот даже не закричал.
— Видите, — выругался мужчина, — он уже и боли не ощущает. Мне его сейчас везти в Милан, к его светлости Алессандро Фарнезе, который специально для этого приехал из Нижних Земель, — а если эта шваль сдохнет по дороге? Что я делать буду? Ну, что встали, поднимайте его и переоденьте, найдется же здесь что-то чистое? — мужчина пощупал пропитанную засохшей кровью одежду и брезгливо отряхнул пальцы.
— И облейте его водой, — приказал мужчина, — во-первых, разит невыносимо, а во-вторых, может, он хоть в себя придет немного.
Во дворе замка суетился монах-доминиканец. «Брат Филиппо, помогите мне», — распорядился мужчина, подсаживая Питера в седло. «Привяжите его, как следует, еще не хватало, чтобы он по дороге с лошади свалился».
Уже когда они проехали по мосту, Питер открыл один синий глаз и обиженно сказал: «Ты мне ребро сломал, кажется».
— Ну, извини, — рассмеялся Джон. «Но ты молодец, не пошевелился. Все, сейчас придешь в себя немного, — и в Лондон. В Чивитавеккье возьмем лодку до французского побережья, там уже проще будет. Познакомься, кстати, синьор Джордано Бруно».
— Тот самый? — удивился Питер.
— Тот самый, — мрачно подтвердил Фагот, спешиваясь во дворе невидного, старого домика глубоко в трущобах Трастевере.
— У меня левая рука вывихнута, — Питер, морщась, слез с лошади. «На дыбу подвешивали. И еще, — он помолчал, — в общем, много всего». Он, чуть покачиваясь, пошел в дом.
— Давай, держи его сзади, — велел Джон Фаготу. «Сейчас будет больно», — предупредил он Питера. Тот кивнул и закусил губу. Джон быстро вправил вывих и стер потекшую по лицу кровь. «Все», — сказал он. «Сейчас я тебя перевяжу, выпей вина и спи. Завтра мы еще до рассвета выезжаем — не надо рисковать, и оставаться тут надолго».
— Да, — сказал Джон, помогая Корвино раздеться. На полу дымилась лохань с теплой водой.
«Пожалуй, — разведчик помолчал, — нам надо будет еще тряпок».
— Сейчас принесу, — сказал Фагот.
— Это чем? — спросил Джон, рассматривая ожоги. «Клещами», — ответил Питер, не открывая глаз. «На спине там, глянь, — попросил он, — там раны, мне кажется, или они воспалились?».
— Не кажется. Что это было? — ворчливо спросил разведчик, потянувшись за мазью.
— Такая штука с шипами, — чуть улыбнувшись, ответил Корвино. «Там довольно темно, сложно разглядеть»
— Хорошо еще, что Марта мне с собой всяких снадобий дала, — Джон медленно втирал мазь, — Хочешь, я к вину опиум добавлю?».
— Да нет, — отказался Корвино, — надо, чтобы голова ясная была. Я просто пару бутылок выпью, и все будет в порядке».
— В общем, — сказал Джон, помогая ему устроиться в постели, — ты дешево отделался, дружище. Глаза они тебе не трогали, язык — тоже, и все остальное, — он усмехнулся, — в порядке.
— Успел подсмотреть, — сердито проворчал Питер.
— Надо сказать, я впечатлен, — рассмеялся Джон. «И вот что еще — на континент, милый мой, ты после этого и носа не суй. По торговле — напиши пока доверенности. Подождем, чтобы все улеглось».
— А маленький Джон? — измученно спросил Питер.
— Сам займусь, — проворчал разведчик. «А ты, как вернешься в Лондон, обрати внимание на новые рынки — Скандинавию, например».
— Понятно, — Корвино зевнул и попросил: «Принеси мне какое-нибудь ведро, ладно? Я так напился, что меня непременно будет тошнить, а до заднего двора я, боюсь, не дойду».
— Все, — поднимаясь, сказал Фагот, когда Питер заснул. «Завтра появлюсь, к отъезду».
— Ты там поосторожней, — озабоченно попросил Джон. «Не сходи с ума».
— Уже сошел, кажется — мрачно сказал Бруно и аккуратно, чтобы не разбудить Питера, закрыл за собой дверь.
— А ну вернись, — Джон вышел вслед за ним. «Не смей рисковать. Нам от нее больше ничего не надо, все, дело сделано».
— Ты мне не приказывай, — зло ответил Джордано. «Вам — не надо, а мне — надо».
Увидев, что Джон открыл рот, Бруно медленно сказал: «Вы помолчите, ваша светлость, не лезьте, куда вас не звали. Я сам разберусь».
Он сбежал вниз по лестнице, и Джон, вздохнув, проговорил: «А, может быть, у него все и будет хорошо».
— Ты пришел, — отступив на шаг, тихо, сказала девушка. «Ты вернулся».
— Потому что я завтра уезжаю, — сказал Джордано, обнимая Констанцу, прижавшись к ее мягкому, теплому плечу.
— Куда? — спросила она.
— В Чивитавеккью, еще до рассвета, — Бруно помолчал и сказал, сам того не ожидая: «Я не могу позвать тебя с собой, не имею права, Констанца. Но я тебя люблю».
— Ну и хорошо, — облегченно, радостно улыбнулась девушка, и нежно сказала: «Пойдем, ты хоть поспишь немного. Ты же устал».
Она раздела его — медленно, ласково, и, приникнув к нему, сказала: ««Ты просто отдохни.
Отдохни, а я буду рядом. Когда захочешь, просто поцелуй меня».
— Угу, — Бруно зевнул, закрывая глаза, и, ощущая ее едва слышное дыхание, вдруг подумал:
«Движение, о котором я думал тогда, в Лондоне — оно и вправду, вечное и неудержимое. Но почему? А, — он чуть улыбнулся, — я понял».
— Принеси мне перо и бумагу, пожалуйста, — попросил он Констанцу.
Он быстро писал, а девушка, не замечая горячего воска, капающего ей на пальцы, одной рукой держала свечу, а второй — стирала со щек слезы.
«Тринадцатый и последний аргумент утверждает, что если этот или какой-либо иной мир носит
