— О да, — Маккей недобро усмехнулся. — Только не знал я, что месть была впустую. А когда узнал, когда я нашел ее, то было поздно, убитых не воскресить.
— Где она? — Феодосия избегала его взгляда.
— Я долго искал. Собирал деньги для выкупа, ходил с контрабандистами, продавал секреты, лгал, убивал. Я нашел. Мне передали от нее записку: «У меня трое детей, я счастлива, забудь обо мне».
Феодосия схватилась рукой за горло, словно ей стало нечем дышать.
— А сын?
— Берберы напали на прибрежное селение, а потом поднялись к нашему дому. Александра убили на наших глазах.
— Что же с нами будет? — Она посмотрела в окно. Дождь усилился. Тяжелые мокрые ветви мотало на ветру.
— «Кларисса» отходит через два дня. Мне остались лишь воспоминания. Ни на что другое я не годен.
Когда стихли шаги за дверью, Феодосия взялась за перо.
«
Анастасия Романовна приложила к груди младенца Федора. После смерти детей в колыбели, после гибели царевича Дмитрия сжалилась над ней Богородица, вот уже второго здорового сына принесла.
Трехлетний Иван игрался у ее ног.
— Маменька?
— Что тебе, сыночка?
— А когда Федя вырастет, мне надо будет с ним игрушками делиться? — Ваня прижал к себе новую забаву — расписного деревянного коня на колесиках.
— Конечно, Иванушка, вы же братья. Как ты на престол сядешь, Федя будет тебе во всем подмогой, а ты, как брат старший, должон о нем заботиться. — Анастасия передала уснувшего младенца мамке и притянула к себе старшего сына, взъерошив его темные волосы.
— Федька маленький такой, даже ходить не умеет. — Ваня угрюмо смотрел, как укладывают брата в колыбель.
— Ты, Ванюша, тоже не умел, — рассмеялась царица, — а потом как встал на ножки, не удержать тебя было.
Мальчик вдруг вывернулся из материнских рук и бросился к двери.
— Батюшка!
Иван подхватил наследника, подбросил вверх.
— Хорошо ли ты сегодня себя вел, Иване? Маменьку слушался?
— Слушался! — Царев отпрыск счастливо задрыгал в воздухе ногами — Я, как встал, помолился, и не баловал вовсе.
Иван Васильевич опустил ребенка на пол.
— Значит, заслужил ты подарок, глянь, что Матвей Федорович тебе принес.
Матвей Вельяминов выступил из-за государевой спины, опустился на одно колено и протянул ребенку маленькую сабельку. Рукоятка была украшена драгоценными камнями.
— Настоящая? — Детские глаза загорелись.
— А ты из ножен-то ее достань, Ванюша, — усмехнулся царь.
Мальчик осторожно вытащил клинок и завертел им над головой.
— Не поранься, Ванечка, — встрепенулась Анастасия.
— Попрощайся с матушкой, Ванюша, мы сейчас верхами поедем. На соколиную охоту хочешь? Матвей Федорович решил порадовать нас.
— Ур-р-а! Хочу! — Мальчик подбежал к матери, смешно уткнулся ей в складки платья.
Иван Васильевич склонился над колыбелью и любовно всмотрелся в спящего младенца.
— Растет, храни его пресвятая Богородица, — перекрестилась царица.
— Молока-то хватает у тебя? — Царь, не обращая внимания на стоявшего в дверях Матвея, пощупал грудь Анастасии. — Ты смотри, ежели что, не молчи, баб кормящих достанет, дело это простое.
— Да вроде наедается.
— Вечером жди, а пока вот, держи. — Он вытащил из кармана нить крупного жемчуга.
Царица склонила голову, ожидая, пока он обовьет бусы вокруг ее шеи.
— Благодарю, государь. — Она прижалась губами к мужниной руке. Царь раздул ноздри, вдыхая идущий от ее кожи аромат. — Кнута заждалась, небось, Настасья? — шепнул он. — Окромя жемчугов этих, чтобы ничего более на тебе не было, слышишь?
Царица кивнула и успела поймать ненавидящий взгляд Матвея.
Царь посадил Ваню перед собой на седло.
— Ты, Матюша, уж не откажи, пора Ваньке от мамок да нянек в мужские руки переходить.
Лучше твоего батюшки на Москве наездника нету, но он сейчас на войну уйдет, а то бы мальца и мечом обучил владеть, и стрелять тоже. Значит, ты остаешься.
— Я с радостью, государь, — поклонился Матвей. — Но… — он замялся.
— На войну не пущу, и не проси. Даже в Новгород ни ногой чтобы. На тебе царевич малолетний, как я уеду, так ты за него отвечать будешь.
— Что люди-то скажут? — горько проговорил Матвей, жмурясь от теплого ветра — хороший выдался на Москве конец августа. — Отец на седьмом десятке воюет, а я, на третьем, дитя тетешкаю, словно баба.
— А кто ты есть-то еще? — ухмыльнулся царь, но увидев, как подозрительно заблестели глаза любовника, посерьезнел. — Не могу я Ванюшу на царицу оставить, разбалует она его.
И потом, не ей же его к седлу приучать.
Царь спешился и снял с седла сына.
— Беги, Ванюша, к шатрам, обожди там. Сейчас Матвей Федорович тебе кречетов покажет.
Раньше января в Ливонию соваться нечего, не хочу я войско в грязи топить иль по тонкому льду пускать. Так на совете решили, что еще до отъезда отца твоего в Орешек собирался.
Пишут мне оттуда, что его стараниями крепость теперь совсем неприступной стала.
— А шведы могут напасть?
— Кто их разберет, вроде договор у нас мирный, вечный и нерушимый, а как армия в Ливонии будет, могут и полезть в драку-то. Надо бы вот что, — Иван остановился. — На богомолье съездить, хоша бы и недалеко куда, под Москву, за победу нашему оружию помолиться. Царевича взять, тебя.
— А царицу?
— Царица пущай в Кремле сидит, младенца пестует, мы и без нее помолимся. Так, Матюша?
Юноша обрадованно улыбнулся.
— Батюшка, — донесся восторженный голос царевича. — Глянь-ко, птички!
Высоко в небе кречет догнал и сбил белую цаплю. Легкие перья кружились на ветру, осыпаясь на траву.
Феодосия уложила в сундук книги, за месяц жизни в Колывани накопилось их предостаточно.
— Маменька, — вбежала в комнату Марфа. — А растения-то мои куда?
— А у тебя места не осталось, что ли?
— Петя мне учебники дал, которые сам уже выучил. Ой много их, — вздохнула девочка. — А мы пойдем смотреть, как «Кларисса» уходит?
— Конечно. Со Степой же надо попрощаться. — Феодосия закрыла сундук.
— Степа говорил, что в Новый Свет едет! А мы с Петей его на карте нашли! Страсть как он далеко, целое море надо переплыть. Вот бы там побывать…
— Давай-ка иди руки мой, выдумщица ты моя, а то вон грязнуля какая. — Феодосия ласково подтолкнула дочь к двери Марфа подергала Степу за рукав рубашки.
— Степ, а как ты по солнцу определяешь, куда корабль вести?
— Пойдем, посмотришь квадрант на прощание.
Маккей разрешил Пете спуститься в трюмы, и того теперь было за уши оттуда не вытащить.
