Уже у ворот поселения Питер оглянулся — бескрайняя, зеленая равнина лежала на востоке, в отдалении поблескивал океан, извивалась впадающая в него медленная, широкая, темная река, и ему показалось, что даже отсюда виден остров, на котором стоял Джеймстаун.
— Потом на мое «Открытие» вернемся, мистер Кроу, — прервал его размышления капитан Смит. «Зайдем в Джеймстаун, возьмем там письма колонистов — и домой, в Плимут».
— Домой, да, — Питер почесал голову. «Я же вам говорил, капитан, мне надо еще одну мою сестру забрать, и племянницу. И разобраться с его преподобием — раз и навсегда».
— Я вам помогу, — пообещал Смит, нехорошо улыбнувшись. «Ваш кузен тут многим дорогу перешел, мне тоже, так что, мистер Кроу, — я на вашей стороне».
— Вот и славно, — Питер свистом подозвал к себе Цезаря, и, присев, глядя в добрые, янтарные глаза, весело сказал: «А ты, собака, поплывешь с нами, понял?».
Пес покрутил хвостом, и весело гавкнув, первым вбежал в медленно открывающиеся ворота.
Женщины растирали кукурузные зерна в больших каменных ступках.
Покахонтас вздохнула, и, прервавшись, посмотрев на Полли, сказала: «Отец меня все торопит со свадьбой, говорит, что мне уже шестнадцать, хватит в женском доме сидеть».
Полли погладила черные, прямые, распущенные по смуглой спине волосы. «А ты не хочешь?»
— Я хочу выйти замуж за Джона! — страстно ответила Покахонтас. «Еще тогда, два года назад, когда отец его взял в плен, я пообещала себе — только он станет моим мужем, никого другого мне не надо. А теперь он погиб, наверное».
Белое перо, воткнутое за кожаный, расшитый бисером обруч, что удерживал волосы девушки, задрожало, и Покахонтас, наклонилась над ступкой: «Я ведь почти год его жду, я хотела тогда к нему убежать, но я не могла так — отец бы разгневался и разрушил ваше поселение, погибли бы люди».
— А сейчас он не против? — осторожно спросила Полли, ссыпая муку в кожаный мешок. «Ну, если Джон вернется?».
— Не против, — грустно сказала Покахонтас. «Но тогда тебе придется прийти к моему отцу, ты же знаешь, он говорил — он отдаст меня только в обмен на вашу женщину, ему нужны сыновья вашей крови».
— Что же он тогда ко мне всех этих женихов пускает, если сам хочет взять меня в жены? — сердито ответила Полли.
Покахонтас неожиданно, звонко рассмеялась.
— Чтобы все — и на закате солнца, и на севере, в горах, знали, что красивей тебя нет женщины. Они приходят, смотрят на тебя и рассказывают другим. Это важно, — чтобы о тебе хорошо говорили, — серьезно добавила девушка.
— Господи, — подумала Полли, — хоть бы уж из Лондона быстрее приехали. Вахунсонакок меня отпустит, сам же говорил».
Рыжая собака села у входа, и, умильно наклонив голову, гавкнула.
— Цезарь, — обрадовалась Полли. «Что, вернулись вы? Я смотрю, долго бродили».
Пес еще раз гавкнул и мотнул хвостом в сторону площади.
Полли вышла наружу и, приставив ладонь к глазам, тихо сказала: «Господи, он совсем не изменился. Только бороду отпустил, ну да, впрочем, ему идет. А это что за мальчик? Не Уильям, нет, у того волосы бронзовые, не такие рыжие. Сын Теодора, что ли? А второй — наверное, сын Тео, Мэри мне о нем говорила. Дэниел. И капитан Смит с ними».
Она невольно перекрестилась и услышала звонкий голос Александра: «Мама, мама, мы трех оленей принесли!»
Горшок, подвешенный над костром, весело побулькивал.
— Тыквенный суп и кукурузные лепешки, — сказала Полли, раздавая глиняные миски. «А потом — жареная оленина».
— Я смотрю, капитана Смита отдельно кормят, — усмехнулся Питер, берясь за деревянную ложку.
— Капитана Смита год ждали, — со значением ответила ему сестра, — плакали, за ворота смотрели, так что да — ему сейчас все самое лучшее подадут. Вам, впрочем, тоже.
— Очень, очень, вкусно, тетя Полли, — похвалил Дэниел. «Надо будет вас с собой семена взять, когда в Лондон поедем, там эти овощи отлично приживутся».
— А вы тоже ешьте, сеньор Родриго, — строго велела женщина по-испански, оглядывая худенького, невысокого юношу с большими, цвета морской воды, прозрачными глазами. Тот зарделся и тихо ответил: «Спасибо, сеньора». Полли посмотрела на его нежную, маленькую руку, и чуть нахмурилась.
Юноша незаметно погладил Цезаря, что лежал рядом с ним, и, наклонившись, шепнул: «Я тебе оленины дам, я такой кусок сам не съем». Собака повиляла хвостом, и, блаженно закрыв глаза, положила нос на колено молодому человеку.
Полли потянулась за мисками, и Родриго сказал: «Не надо, сеньора, я сама! То есть сам, простите, — девушка опустила голову и Полли велела сыну: «Александр, покажи кузену Дэниелу и сеньору Родриго, как мы тут живем, а я пока поговорю с дядей Питером».
Как только у костра никого не осталось, Полли вздохнула: «Я ее переодену сейчас, в женском доме много нарядов, найдем что-нибудь».
— А что, так видно? — поинтересовался Питер.
— Ну, это же не матушка, и не Мэри, — рассмеялась Полли. «Это те — с детства в мужском, а сеньор Родриго, как его зовут-то, на самом деле?
— Донья Ракель, — сердито ответил брат, почесав в бороде. «И когда уже я побреюсь, теперь только в Джеймстауне».
— Ну вот, донья Ракель, бедная, сразу видно — мечтает, как бы ей побыстрее в платье вернуться, — Полли помолчала. «Да и вождя нашего, знаешь, ли, не проведешь, так что пусть уже в женском платье будет». Женщина поворошила дрова в костре и добавила: «Ты ведь знаешь, что я тебе не сестра?»
Питер закатил глаза и потянулся за еще одним куском оленины. «Бобы там остались еще в горшке? Давай их сюда, — велел он. «И не говори ерунды, дорогая сестра. Я Александру уже сказал, кстати — твой отец жив».
Деревянная ложка упала в пыль, и Полли, побледнев, поднявшись, ответила: «Майкл сказал, что он изнасиловал нашу мать».
Питер прожевал бобы и заметил: «Нет, моему кузену и вправду надо голову дубиной разбить. Никто никого не насиловал. Вот, — он порылся в мешочке, что висел рядом с крестом, — это тебе. Письмо твоего отца и крестик твоей матери — Джованни носил его, все это время. Он спас жениха Мирьям, кстати, Хосе, спас и вырастил его».
Полли посмотрела на простой, медный крестик, что лежал на ее ладони, и вдруг заплакала, — большими, крупными, тихими слезами.
А у него, — робко спросила женщина, так и не разворачивая письмо, — у моего отца, есть семья?
— Жена и двое детей, — Питер улыбнулся. «Так что ты не только мне и Уильяму старшая сестра, но и Пьетро с Анитой тоже. Им пять лет всего, малыши».
— Это хорошо, — Полли вытерла глаза тыльной стороной руки. «Хорошо, когда дети». Она разрыдалась, и Питер, дернув ее за подол юбки, приказал: «Садись и слушай меня. Сейчас ваш, как его там…
— Вахунсонакок, — всхлипнула Полли.
— Именно, — мужчина облизал пальцы и, потянулся еще за одной лепешкой, — вернется, мы представимся ему, и уйдем в Джеймстаун. Там пристрелим Майкла, дождемся Ньюпорта и поедем в Лондон, все вместе. И незачем плакать. Николас точно погиб?
— Майкл ему лицо изуродовал, — вздохнула Полли, прибираясь. «Распорол шпагой. С такой раной не выживают, да и течение в реке сильное, глубокая она. А зачем ты хочешь представляться вождю? — помялась Полли.
— Затем, — ответил брат, — что колонистам тут еще жить, и не надо ссориться с индейцами. Его преподобие и так уже достаточно тут дел натворил, капитан Смит мне по дороге рассказал».
Полли вдруг застыла и проговорила: «Питер?»
