Она только вздохнула и попросила: «Ты тогда спустись, разбуди молодоженов, а то они как после обеда в каюту ушли, — так и не видно их. Была бы тут Констанца… — Марфа улыбнулась и не закончила.
— Была бы тут Констанца, — рассмеялся Джованни, — она бы всех уже подняла и погнала нас рассматривать звездное небо в эти ее особые стекла. Она, кстати, сменила гнев на милость, писала синьору Галилею. А что она в Париже будет делать? — поинтересовался мужчина.
— Ну, — Марфа чуть зевнула, не раскрывая рта, — зять мой и Джон там встречаются, по делам, а Констанца — договорилась позаниматься с этим математиком, Симоном Стевином.
— А, это тот, что штатгальтеру яхту на колесах сделал, — вспомнил Джованни. Он посмотрел на запад и присвистнул: «Смотри-ка, вон и Дептфорд по левому берегу. Скоро причаливаем. У тебя переночуем, а утром поедем в деревню? — спросил он.
— Да, — Марфа вдохнула свежий, речной воздух, — все Кардозо в Амстердаме остались, так что дети могут прямо с нами отправиться. А ты собрался? — она зорко посмотрела на мужчину.
«Вижу, что да. Ну, так детей поторопи, ладно? — она улыбнулась.
Когда Джованни спустился вниз по трапу, она посмотрела на темную воду Темзы, и, сцепив нежные пальцы, сказала:
— Ну, насчет планов голландских купцов в Азии я кое-что узнала — Питер будет доволен, в Индии нам никто теперь не помеха. Банк Амстердама, — Марфа задумалась, — мысль, конечно, отличная, надо будет собрать наших вкладчиков, объяснить им выгоды размещения денег под нашим крылом. Товары, векселя, — это одно, а тут мы сможем всегда иметь золото под рукой.
— И этот капитан Генри Гудзон, которого голландцы наняли, чтобы найти Северо-Западный проход, — Марфа улыбнулась, — как только его корабль появится на плимутском рейде, его сразу же арестуют, Джон уже распорядился. Так что его судовой журнал первым прочтем мы, а вовсе не Голландская Ост-Индская компания, — она тихо рассмеялась.
— Тетя! — раздался сзади ласковый голос и Мирьям, обняв ее, положила каштановую, укрытую беретом голову ей на плечо.
Марфа обернулась и посмотрела на покрытые нежным румянцем щеки. Она протянула руку и поправила кружевной воротник на бархатном, цвета корицы платье. «Так, — шепнула Марфа, — прикрыла кое-что».
Мирьям зарделась и тихо сказала ей на ухо: «Я так счастлива, так счастлива, тетя».
— Так счастлива, что мы вас за пять дней плавания видели три раза, — Марфа обняла племянницу и сказала: «Дай Господь, так всегда будет».
— А я скучал по Лондону, — признался Хосе, подходя к ним, незаметно беря жену за руку.
— Да и я тоже! — весело заметила Мирьям, пожимая его сильные пальцы. «А теперь будет хорошо, тетя Марта, вы же говорили, Мэри и Полли вернутся, с детьми, и Питер тоже. Жалко только, что Уильям отплывает, и Николаса уже нет, — девушка погрустнела.
— Ну, что же делать, — вздохнула Марфа. «Значит, дорогая моя, — она со значением посмотрела в карие глаза Мирьям, — внуки Ворона — ваша забота».
— Мы постараемся, тетя Марта, — серьезно ответил Хосе и не выдержал — рассмеялся. «Вот сейчас доберемся до ближайшей кровати, и опять начнем стараться, — шепнул он жене.
— Очень жду, — одними губами, томно ответила ему Мирьям.
— А ты мне скажи, дорогой племянник, — задорно спросила Марфа, — что это ты четыре года учился, хотя твой дядя там, в Иерусалиме, замолвил за тебя словечко, и не одно? Отец-то ее, — женщина кивнула на племянницу, — за четыре месяца все успел.
— А это потому, тетя Марта, — Хосе поднял бровь, — что я не грозил пистолетом раввинскому суду, и не тянулся за шпагой.
Марфа ахнула и Хосе добавил: «Сэра Стивена там до сих пор вспоминают, не поверите».
— Отчего же, — женщина усмехнулась, — очень даже поверю.
— Пристань по правому борту, — позвал их Джованни, — наш багаж уже там, пойдемте.
— Надо будет детям чем-то перекусить с утра, — подумала Марфа, спускаясь по трапу. «Встану пораньше, схожу на Биллинсгейт, рыбы им куплю, а Мирьям пусть хлеб испечет».
Она почувствовала под ногами сырое дерево пристани и оглянулась — над Темзой, на востоке, уже всходила бледная, еле заметная луна.
— Дома, — подумала Марфа, захлопывая дверь наемной кареты, откидываясь на спинку сиденья. «Наконец-то дома».
В полуоткрытые ставни дул свежий, чуть прохладный ветерок с Темзы. Мирьям пошевелилась под бархатным, отороченным мехом одеялом и улыбнулась: «Я все чувствую».
— Очень на это надеюсь, — Хосе откинул одеяло и сказал: «А теперь я займусь тем, что разрешил нам великий врач и ученый, Маймонид».
— А Талмуд запретил, — Мирьям подняла каштановую бровь и, протянув руку, погладила черноволосую голову мужа.
Он оторвал губы от гладкого, цвета жемчуга бедра, и спросил: «Мне остановиться? А то я только добрался туда, куда хотел».
— О нет, — велела Мирьям и вдруг рассмеялась: «Меня перед свадьбой отправили к этой жене раввина, в Иерусалиме, ну, чтобы она мне рассказала о том, как вести себя с мужем».
Девушка внезапно застонала и попросила: «Еще!».
— А это мои пальцы хирурга, милая жена, — Хосе поднял темные глаза. «Очень ловкие. И как вести себя с мужем?»
— Скромно, — тяжело дыша, ответила девушка. «Лежать на спине».
— Ну, — задумчиво проговорил Хосе, — ты и лежишь. Но это ненадолго. То есть, — он прервался и улыбнулся, — не надо приходить в кабинет к мужу, усаживаться на его рабочий стол, и поднимать юбки?
— Не надо, — согласилась девушка, притягивая его поближе.
— И не надо встречать мужа в передней, в одних атласных туфлях и жемчужном ожерелье? — поинтересовался Хосе, переворачивая жену, и усаживая ее на себя.
— Не надо! — Мирьям еле сдержала крик и, наклонившись, накрыла их обоих, волной каштановых волос.
— И, наверное, — Хосе обнял ее и сказал на ухо, — не надо позволять мужу пускать в ход всякие интересные восточные игрушки, да?
— Ни в коем случае, — Мирьям помотала головой, и, вцепившись пальцами в его плечи, подняв голову, крикнула: «Да!»
— Я не понял, — еще успел расхохотаться Хосе, а потом, сбросив подушки и одеяло на пол, они вдвоем оказались там, и он, прижимая к себе Мирьям, успел подумать: «Господи, прошу тебя, чтобы так было вечно».
Потом она подняла голову с его плеча, и, глубоко поцеловав мужа, сказала: «Надо было хлеб испечь, а я все проспала».
Хосе протянул руку и придвинул к себе записку, что лежала на персидском ковре. «Под дверь просунули, утром, — усмехнулся мужчина. «Тети Марты рука. «Дорогие дети! Мы с Джованни ушли по делам, после обеда будьте готовы выезжать. На кухне — жареная рыба, и овощи, поешьте, пожалуйста. Гонец от миссис Стэнли вернулся, отнес ей тот сундук, что ты просила, Мирьям, она тебя ждет».
— А ты сегодня в больницу святого Варфоломея? — Мирьям потянулась, помотав растрепанной головой.
— Да, — Хосе закинул руки за голову и полюбовался ее высокой, небольшой, грудью.
— Как ты понимаешь, теперь мне нельзя тут выступать публично, все же не Амстердам, так что члены достопочтенной компании цирюльников и хирургов собираются на мой доклад частным образом, так сказать. «Приемы ведения родов у женщин с неправильным положением плода». Ну и о восточной медицине, конечно, буду рассказывать. А ты потом приходи в ту книжную лавку, у собора Святого Павла, пороемся вместе в новинках.
— Ты не жалеешь? — вдруг спросила Мирьям, собирая волосы на затылке. «Если бы ты не стал
