Арктика
Светловолосая, коротко стриженая девушка откинула капюшон лисьей парки, и, сжав зубы, тяжело дыша, посмотрела на тушу тюленя, что лежала перед ней. Лед в заливе уже был тонким, солнце отражалось в темно-синей, сверкающей, открытой воде — мили за две от берега.
— Вот и зима закончилась, — подумала Энни, вертя в руках короткий, острый костяной нож.
Рукоятка была украшена искусной резьбой.
Она взглянула на спокойную, влажную, темную мордочку тюленя, и, открыв рот, вдохнув свежий, морской ветер, сказала: «Ну, давай, просто сделай это».
Нож вошел в мягкое брюхо, и Энни, что стояла на коленях, подложив под них кусок оленьей шкуры, — отодвинулась. Темная кровь, пульсируя, полилась на лед, она повела нож дальше, и отпрянула — снежно- белый, размером с кулак, зародыш вывалился к ее ногам.
Энни отбросила нож и, и ее вырвало — прямо на тушу.
Девушка стерла пот со лба и оглянулась — даже отсюда был виден английский флаг, что развевался над мысом Надежды.
Она заставила себя встать, и, потащив тюленя к ближайшей полынье — вымыла его, отбросив зародыша подальше. Подтянув к себе кожаный мешок, она разделала тушу, и, поднявшись, вскинув набитый мешок на плечо, пошатнулась — на мгновение ей показалось, что лед вокруг стал раскачиваться под ее ногами.
— Соберись, — велела себе Энни, и, привязав сплетенную из сухожилий веревку к окровавленному скелету тюленя, — потащила его к лагерю.
— Энни! — услышала она голос сзади. Джон Гудзон, тоже в парке, ловко сложил каяк, и, похлопав по такому же, как у девушки, мешку, рассмеялся: «Рыбой все так и кишит, чуть ли не в лодку запрыгивают».
Он увидел огорченное лицо девушки и, стянув рукавицу из тюленьей кожи, взяв ее за руку, спросил: «Опять?».
— Третий раз за сегодня, — губы Энни задрожали. «Я даже смотреть не могу на сырое мясо, Джон, а тем более — есть его».
Юноша взглянул на темные круги под серыми, большими глазами и твердо проговорил:
«Значит, надо пойти и сказать, Энни. Ну что тут плохого, мы же любим, друг друга, мы хотим пожениться, и я никогда, никогда — он наклонился и поцеловал маленькие, загрубевшие от работы пальцы, — тебя не оставлю».
Розовые губы девушки задрожали. «Джон, но ведь всего один раз…, Неужели так бывает?
Ведь всего один раз…»
Он вздохнул, и, опустив на лед мешок с рыбой, обнял ее. «Энни, — он провел губами по теплой щеке, — пожалуйста, не бойся. Все будет хорошо, твой дядя Николас вернется, и мы поедем домой, в Англию».
Девушка отстранилась, и, глядя в голубовато-серые глаза Джона, помотала головой. «А если нет? Если так никто и не появится, Джон? Что с нами будет?»
Энни почувствовала, как сильные пальцы пожимают ее руку, и услышала тихий голос Джона:
«Значит, мы останемся тут, на мысе Надежды, Энни. Тут, — юноша оглянулся на небольшой, переливающийся на солнце айсберг, что был виден вдали, в открытой воде, — тут ведь не так плохо. Дай мне свой мешок, — он взвалил их на плечо, и, так и не выпуская руки Энни, сказал:
— Каяк можно тут оставить, все равно завтра я с мужчинами поплыву туда, — Джон показал рукой в сторону севера, — Амарок вчера, когда у нас ночевал, сказал — он там белых медведей видел.
— Ты только осторожней, — озабоченно велела Энни, и, оглянувшись на скелет тюленя, вздохнула: «Еще вываривать его надо, я хочу сделать раму для одежды. Такая гадость, — она поморщилась, и, открыв рот, чуть подышала.
На главной улице мыса Надежды, — здесь, на плоском берегу, между холмами, снег уже сошел, — стояли недавно возведенные палатки из шкур.
— А когда это случилось, — Энни вдруг почувствовала, что краснеет, — мы еще в иглу жили. Ну да, в феврале. Господи, одна ночь, всего только одна…
Собаки — мощные, с голубыми и желтыми глазами, — грелись на полуденном солнце. Энни помахала рукой женщине, что кормила ребенка, сидя у входа в палатку, и крикнула: «Как маленький Джейми, миссис Браун?»
— Хорошо, спасибо, Нанертак- медленно, подбирая слова, ответила эскимоска.
— Медвежонок, — хмыкнул Джон, когда они прошли мимо, и остановились у большого очага, сложенного из камней. Энни взяла котелок и, уперев руки в бока, глядя на скелет, сказала:
«Придется по одной вываривать, и потом сухожилиями соединять. Ну да, Медвежонок, а ты, — она оглянулась и потрепала Джона по густым, русым волосам, — Акиак, «смелый».
— Был бы я смелый, — зло подумал юноша, помогая Энни, ловко орудуя ножом, — упросил бы ее пойти, и признаться. Нельзя так, нельзя.
Заметно, беременная женщина, вышла из палатки, и присев рядом с кормящей эскимоской, погладив младенца по темненькой голове, сказала, посмотрев на Энни и Джона: «Нанертак нутаралак».
Вторая женщина кивнула, и, укачивая ребенка, ответила: «Нанук такутийок».
— Нанук — ангийок атанерк, — вздохнула беременная.
Они замолчали, глядя в сторону юноши и девушки, что, укладывая кости тюленя в котелок, изредка соприкасались руками.
Большой каяк спускался вниз по быстрой, широкой реке. Мэри скинула на спину капюшон парки, и, чувствуя, как теплый ветер ерошит белокурые, короткие волосы, усмехнулась: «Да не торопитесь вы так, мистер Браун, мистер Смитфилд, не хотелось бы перевернуться по дороге домой».
— Так жена ждет, капитан, — жалобно отозвался Смитфилд, орудуя веслом. «А у этого, — он кивнул на Брауна, — не только жена, но и сын. Дорога-то известная, — он улыбнулся, — можно и быстрее двигаться».
Мэри посмотрела на заваленную оленьими шкурами и мешками с мясом корму каяка и весело сказала: «Ну, господа, этого нам до лета хватит, хотя ворвань вы у меня все равно будете есть!».
Сзади, из меховой перевязи раздался плач, и Мэри, пристроив дитя у груди, погладив ее по бронзовым волосам, зажмурилась — солнце играло на крохотном, золотом, с изумрудами, крестике, что висел на шее у ребенка.
— Марта, не кусайся! — строго сказала женщина. «Хоть у тебя и два зуба уже, а все равно — не надо их на мне пробовать. У Джейми, мистер Браун, — она улыбнулась, — тоже скоро зубы полезут, так что ждите».
— Парнишка-то смешной, — ласково пробормотал моряк, и, оглянувшись на капитана, вздохнул, — женщина сидела, подперев острый подбородок кулаком, и смотрела куда-то вдаль, на бесконечную, едва освободившуюся от снега тундру.
Дочь поморгала изумрудными, в темных ресницах глазами, и Мэри, покачав ее в перевязи, зевнув, сказала: «Скоро и домой приедем, милая, до заката доберемся».
— А эти индейцы, на юге, хорошо нас приняли, — подумал Браун, ловко ведя лодку между камнями.
— Ну конечно, сама Нанук приехала, с подарками, как положено. Воевать не будем, будем жить рядом, в дружбе, вон, у меня ребенок родился, и у других тоже — дети будут. Даже если вернется этот кузен капитана из Англии — никуда не поеду, тут останусь. Тут хорошо, — он наклонился и выпил чистой, ломящей зубы воды. «И капитан не поедет, она следующим годом, как Марта подрастет, хочет на запад отправиться, вдоль берега, все-таки найти проход, что в Тихий океан ведет».
Мэри посмотрела на заснувшую дочь, и, наклонившись, сняв перевязь, пристроила Марту на корме, среди шкур.
