— Сейчас к маме пойдем, — успокоил ее Волк, и, добавил, глядя на Джона: «Мой сын старший, Дэниел, твоих лет был, как обвенчался. Дитя у него тоже — родилось, ему и двадцати не было. И у меня так же случилось. Ничего страшного, — он обнял мальчика и тот улыбнулся:
«Спасибо вам, мистер Майкл. Я все сделаю, как надо».
Тунерк принес палку и посмотрел на хозяина преданными, янтарными глазами. «Да отдохни, старина, — рассмеялся Николас. Пес присел рядом и, положив нос ему на колено, вдруг тихо, протяжно завыл.
— А медведи тут близко, — еще успел подумать Николас, как сзади раздался шорох, запахло апельсином, и нежный голос сказал: «Ну что случилось?»
— Ничего, — он все глядел на залив. «Ничего, Констанца».
Она одним быстрым, неуловимым движением оказалась рядом, и, положив голову ему на плечо, отбросив свой капюшон на спину, вздохнула: «Ну, я же вижу».
— Я тебе не нужен, — горько ответил мужчина и вдруг почувствовал, как рядом с его боком что-то ворочается.
— Ребенок, — подумал Николас. «Господи, ну как же так? Она ведь от меня уйдет, мы не венчались, и я больше никогда ее не увижу, и детей — тоже. Как тогда жить?»
— Придумал, — Констанца прижалась к нему, — какую-то чушь, и веришь в нее. Обними меня.
Крохотные, слабые волны набегали на плоский берег. Он повиновался, и, глядя вдаль, шепотом сказал: «Но как ты можешь? Он меня красивей, он — отец твоего ребенка, стоит тебе только захотеть…
— А я, — безмятежно ответила Констанца, чуть поерзав, дыша ему куда-то в шею, — не хочу. Что было, то прошло, Николас. Ты — мой муж, и никого другого мне не надо — никогда. Я знаю, ты думаешь, — раз мы не венчаны, то я свободна, и могу уйти.
Он кивнул.
Констанца внезапно, резко, поднялась, и, чуть охнув, сказала: «Могу. И ты можешь. Как могли мои родители, они ведь тоже — не венчались. Только вот моя мать мыла полы и чинила одежду — чтобы мой отец мог писать. Так же и я, — она вскинула острый подбородок и замолчала.
— Какая она красивая, — подумал Николас. «Господи, сколько буду жив — не насмотрюсь на нее».
Он наклонился, и, поцеловав прохладный, высокий лоб, вздохнул: «Прости. Сам не знаю, что на меня нашло».
— Когда я рожу, — сказала Констанца, беря его за руку, — у тебя просто не будет времени о таком думать, обещаю. А тем более — когда мы заберем маленького Питера и отправимся дальше. Я тебя люблю, и так будет всегда, — она улыбнулась и вдруг поежилась от порыва резкого ветра.
— Колыбель, — вдруг вспомнил Николас. «Уже готова». Он посмотрел на лед в заливе, и заметил несколько белых точек, что двигались к берегу.
— Ну, днем они не подойдут, — подумал капитан. «Тут же местные живут, медведи приучены опасаться человека.
Он привлек жену к себе и сказал: «Пойдем в палатку, тут холодно уже. Заодно ты мне колыбель покажешь».
— Очень теплые шкуры, — Констанца со значением посмотрела на него. «Тебе понравится, там очень уютно».
— Мне нравится там, где ты, — просто ответил Николас. Когда они уже были на холме, капитан оглянулся — медведи исчезли в бесконечной, пустынной тундре.
В распадке между холмами пахло свежераспиленным деревом. Волк отошел, и, посмотрев на бревенчатые стены, крикнул: «Мистер Браун, давайте уже сегодня крышу начнем, раз так хорошо дело пошло».
Плотник свесил голову вниз и рассмеялся: «Можем, мистер Майкл, после обеда доски наверх поднимем и займемся».
Джон Гудзон посмотрел на меховую парку Волка, что лежала у ручья и жалобно спросил: «А вы не простудитесь, мистер Майкл? Хоть и солнце сейчас, а все равно — в апреле еще бураны могут начаться, местные рассказывали”.
Мужчина потянулся, поведя широкими плечами, и, взявшись за пилу, ответил: «Ты же с отцом на Свальбарде зимовал, да?»
— Угу, — кивнул Джон, придерживая доску.
— Так вот, — Волк посмотрел на него, — там, дальше, на востоке есть страна такая, Сибирь называется. Я там жил, юношей еще, из конца в конец всю ее прошел. Так что с морозами я, мальчик, знаком. И в буране тоже был, — он поднял голову и посмотрел на ярко-голубое, огромное небо.
На склоне холма, покрытом мхом, показались женщины с котелками и Волк подумал:
«Хорошо, что я отговорил Питера продавать местным порох. Ножи ладно, ножи у них и так есть, а другое оружие им пока ни к чему, пусть живут, как жили. Учил же нас Ермак Тимофеевич — нельзя на доброту злом отвечать, надо жить в мире, всем вместе».
Он услышал смех ребенка и посмотрел на Брауна — тот, спустившись с крыши, присев на шкуру, пощекотал сына и гордо сказал: «Вот, улыбаться уже начал, и меня узнает».
— Узнает, — Волк обернулся и, подняв парку, одевшись, вздохнул: «Ты поешь, Джон, а я не голоден что-то. Пойду, к морю прогуляюсь».
Джон посмотрел вслед белокурой голове и услышал рядом голос Энни: «Оленину я сама жарила, садись».
— Как мама? — он наклонился и поцеловал ее руку.
Девушка покраснела и рассмеялась: «Со вчерашнего вечера только и делает, что спрашивает, как я себя чувствую, — будто я из стекла сделана и могу разбиться».
Джон оглянулся, — за углом сарая никого не было, и, быстро обняв девушку, поцеловав ее, сказал: «Как приедем в Лондон, сразу и обвенчаемся. У меня деньги там есть, от папы, на свой корабль хватит, пусть и маленький».
Энни разрезала оленину, и, тихо, не поднимая глаз, ответила: «Ну да, оттуда, из Бервика, можно в Норвегию ходить, или в Данию».
Джон потянул ее к себе, и, устроив светловолосую голову на своем плече, привалившись к бревенчатой, теплой стене фактории, хмыкнул: «Ни в какую Норвегию, или Данию я не собираюсь, любовь моя. Я собираюсь ловить рыбу и каждый вечер обедать с тобой и детьми. А потом укладывать их спать и рассказывать про Свальбард и Новый Свет».
Энни взяла его руку, и, прижав к своей щеке, тихо проговорила: «Спасибо тебе, Джон».
Мэри сидела на камне, покачивая младшую дочь в перевязи. Она поправила на Марте капюшон и вздохнула: «Вот, видишь, как случилась, милая — еще года тебе не будет, а уже тетей станешь. А я — бабушкой».
— Матушка порадуется, — подумала Мэри, поднимаясь, подходя к самой кромке воды. «Пусть дети едут в Лондон, там дитя родится, а потом в Нортумберленд его отвезут. Джон хочет судно купить, рыболовецкое, обоснуются в усадьбе и будут жить спокойно. А мы с Мартой тут останемся. Жалко, конечно, что я внука не увижу, или внучку — но что тут поделаешь».
Она достала из кармана парки тетрадь в кожаном переплете и посмотрела на изящный, ровный почерк брата. «Корабли из Лондона будут приходить раз в год, в начале лета — забирать меха и оставлять вам товары для торговли с местными жителями. Не забывайте аккуратно вести учетные книги, с теми же кораблями их надо будет посылать в Лондон — для проверки».
— Пошлем, — хмыкнула Мэри, и, закрыв тетрадь, услышала сзади чьи-то шаги.
— Тоже не обедаете, Марья Петровна? — спросил он смешливо, наклонившись, заглянув в перевязь. «Какая она хорошенькая, — подумал Волк, любуясь девочкой. «Ну да, и бабушка, и мать — красавицы».
— Я поела, — она вздохнула и Волк улыбнулся: «Это, конечно, дело не мое, Марья Петровна, но слышал я, вы тут остаться хотите, а дочку с зятем в Лондон отправить?»
Женщина нежно покраснела. «Будто заря утренняя, — подумал Волк. «Как это там, у Гомера — ранорожденная вышла из тьмы розовоперстая Эос».
— Джон со мной говорил, вчера, — он все смотрел на белокурые, коротко стриженые волосы,
