позолоченные полуденным солнцем.
Тонкие губы улыбнулись. «Видите как, Михайло Данилович, тридцать пять мне этим годом было, а я бабушкой стану. Ну да, — Мэри вздохнула, — Джон мальчик хороший, он в Энни души не чает, и она в нем — тоже».
— Я дедушкой стал, как мне сорока не исполнилось, — ворчливо отозвался Волк, — это, Марья Петровна, бывает. А вот Марфу Федоровну бы вашей матушке показать, порадовать ее внучкой еще одной, — он ласково посмотрел на длинные, темные ресницы спящей девочки.
— Тут тоже кому-то жить надо, — твердо ответила Мэри. «Тут английская земля, тут мои люди — не могу я их просто так бросать, Михайло Данилович. Пойду, — она вдруг улыбнулась, — посмотрю, что там Констанца с Энни для ребенка приготовили, и скажу Николасу, чтобы корабль укрепил».
— Зачем? — удивился Волк.
Мэри указала на залив. «Вы не смотрите, что сейчас так тепло, Михайло Данилович. К вечеру буран поднимется».
Он взглянул на темную полоску туч над горизонтом и вдруг заметил какое-то движение среди льдин. «Трое, — посчитал Волк, — и крупные какие».
— Я завтра на рассвете Марту с миссис Браун оставлю, — услышал он спокойный голос Мэри, — и пойду, — она кивнула на лес ледяных зубцов и трещин, — отгоню их подальше. Они после выстрелов больше не появятся, стали оружия бояться, ученые. Опять же, — она нагнулась и подобрала свои рукавицы, — мясо нам пригодится, и шкуры вы сможете взять с собой, в Лондон.
— Позвольте мне, — вдруг сказал Волк и тихо, едва касаясь, помог ей надеть рукавицы.
Женщина тяжело, глубоко вздохнула и сказала: «Вон, Джон вам машет с холма, обед закончился».
Она ушла, а Волк, постояв немного, направился к будущей фактории — все еще чувствуя рукой прикосновение ее тонких, нежных пальцев.
Мужчина вдруг приостановился и крикнул ей вслед: «Марья Петровна! Я завтра с вами пойду, туда — он кивнул головой на залив.
Мэри повернулась и, подойдя к нему, вскинув голову, спросила: «Вы на медведей когда-нибудь охотились, Михайло Данилович?»
— Много раз, — ворчливо ответил Волк, и, усмехнувшись, добавил: «Я в Сибири жил, не забывайте».
Мэри недоверчиво окинула его взглядом — с головы до ног, и коротко сказала: «Хорошо».
Над серым, туманным горизонтом едва виднелась тусклая полоска рассвета. «И, правда, — подумал Волк, — как много снега выпало, ветер всю ночь завывал. Так резко похолодало.
Хорошо, что у Николаса паруса были свернуты, наверняка ведь порвало бы. Но открытая вода все равно осталась, не замерзла».
— Теперь уже не замерзнет, — будто услышав его, сказала Мэри. Она шла впереди — неслышно, легко двигаясь. Наклонившись, замерев, она шепнула: «Они уже здесь, следы свежие. Трое. Нам надо разделиться, Михайло Данилович, так мы больше возьмем. Знаете, куда стрелять?»
Он кивнул и так же тихо сказал: «В шею, или в грудь».
Мэри быстро, мгновенно улыбнулась, и, пожав ему руку, скользнула за ледяной зубец. Волк подождал, пока ее шаги затихнут и пробормотал: «Это тебе не на оленей охотиться». Он проверил мушкет и застыл, вспомнив слова Тайбохтоя: «Чем больше ты шумишь, тем меньше зверя добудешь, они тебя стороной начнут обходить».
Мэри вышла на заснеженный берег маленького острова и, поднявшись наверх, оглянулась — вокруг не было ничего, кроме беловато-серого, ледяного пространства. Силуэт «Ворона» пропал в густом тумане, и она, посмотрев на небо, чуть поежилась. Оно было еще темным, беззвездным, дул резкий, холодный северный ветер.
Она насторожилась — снег на склоне холма осыпался, Мэри увидела какое-то движение и подняла мушкет.
Медведица — худая, с пожелтевшим мехом, выбралась наружу, и, беспокойно завозившись, стала раскапывать берлогу.
Мэри мгновенно прильнула к земле, и, едва дыша, увидела, как двое медвежат — толстенькие, беленькие, — карабкаются к матери.
Та ласково что-то прорычала, и, подтолкнув их ко льду, оглянулась вокруг. Медвежата неуверенно, робко ступали по земле.
Мэри опустила глаза и посмотрела на свой мушкет, вспомнив тихий, прерывистый голос Энни: «Мамочка, ты не сердишься? Ты прости, что так получилось, прости, пожалуйста!».
Дочь расплакалась и Мэри, прижав ее к себе, в неровном свете лампы, шепнула: «Ну что ты, милая? Как я могу на тебя сердиться, ты же моя доченька, любимая моя. Вы с Джоном поженитесь, и у меня родится внук. Или внучка».
Медвежата что-то заурчали и мать, взяв одного зубами за холку, отнесла его к маленькой полынье. «Сейчас будет учить, как рыбу ловить, — улыбнулась Мэри. Она посмотрела на обтрепанный мех медведицы, на детей — они носились друг за другом по краю полыньи, и, вздохнув, сняла руку с мушкета.
— Не могу, — подумала Мэри, отползая вниз, в маленький распадок. «Не могу».
Она присела и замерла — в каких-то пяти футах от нее поднималась из снега мощная, белая спина. Огромный самец зарычал, распрямляясь, Мэри схватила мушкет и, глядя в его черные, маленькие, холодные глаза, — услышала выстрелы сзади.
Мех на груди медведя покраснел, Мэри увидела, как он покачнулся и, рухнув вперед — затих.
Она обернулась и, тяжело дыша, сказала: «Вы меня во второй раз спасаете, Михайло Данилович. А что…
— Убежали, — он стоял с мушкетом в руке. «И они, и мать. Во второй раз спасаю, — задумчиво повторил он, и, подойдя совсем близко, наклонившись, шепнул: «Вот только в первый раз, Марья Петровна, я сие дело не закончил, моя вина была».
— А сейчас? — ее глаза распахнулись, — широко, так, что ничего вокруг не оставалось, кроме их небесной, глубокой лазури.
— А сейчас — я сделаю все, как надо, — ответил Волк и поцеловал ее.
Николас остановился на пороге своей палатки и поежился: «Конечно, так всегда в этих широтах. Сначала обманная весна, а потом бураны начинаются. Однако «Ворона» вчера укрепили, да и открытая вода не замерзнет, уж больно ее много».
Он посмотрел на серый, туманный рассвет вокруг. Английский флаг висел на шесте, едва колышась, лагерь еще спал, и Николас, почувствовав тепло из-за полога, подумал: «Можно и отдохнуть. На «Вороне» все в порядке, Майкл и Мэри охотиться ушли, торопиться некуда».
Констанца лежала, опираясь на локоть, и быстро писала что-то в тетради. Рыжие волосы были распущены по шкуре белого медведя, и, Николас, наклонившись над ее плечом, тихо спросил: «Не замерзла?».
— Если рассматривать натуральный логарифм как вещественную функцию действительной переменной, то она является обратной функцией к экспоненциальной функции, что приводит к следующим тождествам…, - прочел Николас и зажмурился — все остальное пространство листа было покрыто вязью математических символов.
— К возвращению в Лондон я это закончу, — рассеянно сказала Констанца, — и опубликую.
Непер будет рад, теперь можно приниматься за составление настоящих логарифмических таблиц. А? — она обернулась.
Николас разделся, и, устроившись рядом с ней, терпеливо повторил: «Не холодно?»
Констанца вдруг отложила тетрадь с чернильницей, и, скользнув в его руки, ласково сказала:
«Ну, ты же рядом, как может быть холодно? Что там с «Вороном»?
— Все хорошо, — он поцеловал смуглую шею и тихо сказал: «Можно? Пожалуйста, Констанца, так хочется…»
— Тебе всегда хочется, — жена улыбнулась, и, — не успел он опомниться, — подняла шкуры. Он
