фортеции окутали синие облака. Потом прокатился второй залп. Киев салютовал цесаревичу — сыну великой Екатерины. И сразу в оглушительной тишине, установившейся на мгновение, вступили колокола. Ухнул главный, ему начали вторить что помельче, и наконец алмазно посыпались остренькие сверкающие звоны. Внезапно опять ухнул самый большой колокол. Музыка умолкла, и пространство заполнили мелодичные переборы. А зеленые холмы круче и выше поднимали живую разноцветную ленту на своей спине прямо в небо, и чудилось, что они вот-вот останутся позади, внизу, а приплясывающая сытыми конями кавалькада впереди гусарских плотно сбитых эскадронов взмоет в воздух, увлекая за собой текучий медленный кортеж из дорожных карет с имперскими гербами на дверцах.
Крутые
Русское посольство в Париже агенты тайной полиции Савари обложили настолько плотным кольцом, что его не замечал лишь дядька Бенкендорфа Суриков — порядочный простофиля. Тайная полиция во Франции пока существовала неофициально, но любая консьержка сразу узнавала сотрудников по белым галстукам и черным костюмам. Александру фон Бенкендорфу, однако, казалось, что Наполеон ее использует больше для запугивания. Если судить по наружному наблюдению, то подчиненные Савари неплохо действовали и в его отсутствие, когда он шпионил в Петербурге и убеждал императора Александра в мирных намерениях своего хозяина. Савари сожалел, что не мог посетить Северную Пальмиру инкогнито — в чужом платье, как некогда Вандею во времена охоты за мятежным Жоржем Каудалем.
Когда посол граф Толстой покидал Фонтенбло, из разных точек в окрестностях выезжало несколько фиакров и всадников. Сменяя друг друга, им приходилось следовать по пятам — filer[12] до порога дома, куда он направлялся, и ждать весь jour de grand service[13], невзирая на погоду, пока посол не покинет официальное учреждение или знакомых. Fileur стал часто встречающимся стаффажем в городском ландшафте. На Бенкендорфа производили впечатление их настойчивость и аккуратность. Тайная полиция проникала в далекие антинаполеоновские закоулки, не арестовывая террористов, но держа под контролем и неразоружившихся якобинцев, и несгибаемых роялистов, и друзей английского Scotland Yard. Она наверняка имела осведомителей в уголовном мире и пользовалась услугами его представителей — от voleurs au fric-frac и boucarniers до жалких tiraillons и charrieurs[14].
Однажды Бенкендорф возвращался после свидания с мадемуазель Жорж, отужинав после очередного ее триумфа в Comedie Francaise. Не успел он распахнуть дверцу и сойти на тротуар, как две пары крепких рук буквально вынесли его наружу из фиакра.
— Сударь, — услышал он вежливый до приторности голосок, — пожалуйте ваш бумажник. И не подымайте шума, если хотите дышать.
Бенкендорф почувствовал холодок стали у шеи. Пришлось распроститься с бумажником. Но грабители откуда-то знали и о портфеле, который остался на сиденье. Портфель с документами, впрочем совершенно личного свойства, очутился у них мгновенно.
— Лимон, хорошо пошарь внутри, — приказал первый грабитель третьему члену шайки. — Может, еще что-нибудь там болтается?
И это случилось в центре Парижа, несмотря на круглосуточное faire une planque[15] сотен полицейских и заверения префекта Паскье, которому Наполеон доверял полностью.
Утром Бенкендорф посетил Palais de Justice[16] и сделал соответствующее заявление. Через неделю в посольство приехал молодой полицейский чиновник господин Англе и вручил Бенкендорфу опустошенный бумажник и портфель. Кроме двух тысяч франков, исчезла записка императрицы Марии Федоровны с наставлениями вести себя более сдержанно с дамами и не влезать в долги. Слухи об отношениях с мадемуазель Жорж докатились до Петербурга. Пропажа записки насторожила Бенкендорфа, но что он мог предпринять, когда второй грабитель, чуть уколов его ножом, произнес:
— Эй, малый! Шелохнешься — и я попорчу твой славный мундирчик виноградным вареньем…
Граф Толстой человек военный и потому достаточно бесхитростный. По дороге его больше волновали цветы на окнах и лоджиях, клумбы и витрины магазинов садовых инструментов, чем слежка Савари. Дома, в России, он увлеченно занимался разведением роз. Что за прелесть розы благоухали в подмосковной! Нюхать слетались любители издалека, в том числе и знатные путешествующие иноземцы.
Александр фон Бенкендорф, которого посол взял в Париж в прежнем качестве адъютанта, не раз предупреждал патрона, что любой визит к Талейрану или к мадам Дюшенуа, не говоря уже о суаре в Мальмезоне у императрицы Жозефины или ужин у австрийского посла князя Меттерниха, становится моментально известен императору. Да что визит! Громко сказанное слово, где бы его ни произнес сгоряча посол, будто по телеграфу, достигает чутких ушей Савари. И русский язык шпионам не помеха. Те, кто наблюдал за посольством, русский знали. Само приглашение Толстого поселиться в Фонтенбло подтверждает, что император стремился к повседневному контролю за действиями посла. Его страшно — до неприличия! — занимало, что творится в русском доме. Русские не простачки! Их национальный герой Иванушка-дурачок — кукла, вводящая в заблуждение наивных европейцев. Да, они не простачки! Чего господин Англе сразу не понял.
— Барон, — вкрадчиво сказал он, — префектура и мой шеф господин Паскье приносит вам свои извинения. У нас еще, к сожалению, орудует такая разновидность негодяев — мы их называем
Французы есть французы даже тогда, когда они лицемерят. Как сказано! Храбрость воина бессильна перед коварством преступника.
Бенкендорф с подозрением отнесся ко всему, что услышал от господина Англе. Кроме того, его шокировали словечки из воровского жаргона. Ведь полицейский — своего рода аристократ и защитник отечества.
Вместе с Толстым в качестве советника прибыл и Карл Нессельроде, сослуживец Бенкендорфа по павловской кордегардии. Покойный император взял пятнадцатилетнего Карла флигель-адъютантом по флоту. Летом 1799 года он внезапно получил чин полковника, далеко и надолго обогнав Бенкендорфа. Что значит принадлежать к банкирскому дому Гонтаров! Однако служба в конной гвардии тяготила Нессельроде, и он попросился в дипломаты. Карл кое в чем разбирался, хотя не работал, как Бенкендорф, с генералом Спренгпортеном и не имел сведений о приемах разведки. Он вполне разделял бенкендорфовские призывы к осмотрительности. Однако положение по-настоящему изменилось с приездом флигель-адъютанта государя Александра Чернышева, который занял должность военного атташе.
Военный атташе
Чернышев с первых же дней взялся за организацию контршпионажа и через два месяца преуспел в этом, создав отличную сеть русских агентов. Именно Чернышев первым обнаружил, что после Тильзита Бонапарт, не теряя ни дня, начал готовиться к полномасштабной войне с императором Александром, целью которой была оккупация России, быть может, и до Урала, и превращение ее в страну-сателлит — источник сырьевых ресурсов для французских промышленников. Наряду с модными лавками в Петербурге и Москве создавались предприятия, открывались финансовые конторы и экспортно-импортные фирмы,
