лишили свободы, на близкое к обожествлению – накормили, научили делать божественную пищу, дали самый желанный деликатес – соль, снабдили инструментами. Наверно, у первобытного человека только две градации – добро-зло, хорошее-плохое. Поэтому давший кусок пищи в трудную минуту по определению плохим быть не может. А что по шее дали – тоже вроде закономерно – не браконьерничай в чужих лесах. Когда приползших на последнем дыхании сородичей разместили в землянке и накормили истощенных до последней степени людей бульоном, в гектолитрах производящимся на нашем консервном заводе, изумлению условно пленных не было предела. Всю ночь ульем гудела землянка, в шуме преобладали женские визгливые голоса, наполовину состоящие из плача. Женщины справедливо обвиняли сильную половину, что та бросила их на произвол судьбы, заставив идти по следам охотничьей орды сквозь пургу и холод, в неизвестность, впроголодь. Ценой этого похода стали жизни последних стариков и трех детей племени, не выдержавших пути. Последний из «дедов» с умирающими детьми был оставлен у костра в дневном переходе от места встречи любящих родственников и ждал своей участи у костра. Прям по Джеку Лондону, рассказавшему о таком же случае в цикле о Белом безмолвии… правда, деду было около сорока – дикая жизнь не расположена дарить кому-либо долгих лет жизни. Коченеющего аборигена застали, когда он последней подожженной веткой пытался отмахнуться от пары шакалов, уставших ждать, когда ужин сам упадет к ним в зубы. Под ним лежали обернутые в меховые тряпки свертки с детьми – трех, двух и пяти лет. Дед был настроен биться до последнего. Намечавшиеся на обед планы обломали две стрелы, с ходу выпущенные стражниками-мамонтами. Парни сноровисто уложили доходягу с мелкими соплеменниками на волокушу и доставили «патриарха» к стоянке, уменьшив, таким образом, потери орды на трех человек, одну малышку спасти не удалось – она тихо заснула и умерла во сне от холода.
Наутро после прибытия остатков орды, после непродолжительного препирательства с часовым у ограды выползли наружу трое человек. Мы оградили овраг частоколом, во избежание, так сказать, отделив туалет и собственно землянку от выхода на поверхность степи. Вначале, осведомившись у охранника о том, кто старший в роде победителей, пояснив, что они посланы от племени, и как к старшему достойно обращаться, «делегация» двинула в мою сторону. Троица, подвывая, шустро ползла на карачках. Я стоял, наблюдая за работой большого котла, в котором вываривалось мясо для консервов. Троица доползла до меня. Обратив внимание на «ползунов», увидел правящую верхушку в составе вождя – предводителя орды, колдуна и мать племени – и мать вождя по совместительству. Не преодолев последние пару метров, они замерли на снегу, распростерши в стороны руки и ноги.
— Ну, и что это за солярий на свежем воздухе вы мне тут устроили?— недовольно произнес я.
Дотащившись до меня, делегаты пояснили, что хотели бы всем племенем присоединиться к победителям, принять участие в дележе добычи, так как ее хватит на целую зиму на всех, а потом можно снова поохотиться и до осени собирать вкусные корни в лесу… Захватывающая перспектива, не правда ли? Всю жизнь мечтал собирать вкусные креподжи[23]. С трудом сдерживая злость, объяснил, что готов принять их людей. Но с прошлой жизнью они простятся. Не жалея сил на вневербальное общение, представил в образах, какая жизнь ожидает их если согласятся. Здоровые веселые и сытые дети на руках у матерей, посуда, одежда и красивые украшения – для женщины; почитание соплеменников, уважение соседних племен, красивые вещи и много еды, открытие тайн духов – это для шамана; слава, почет, красивая одежда и прочное оружие, которым можно убить даже саблезуба – для вождя. Если не согласятся – для всех – уходящее в пургу племя, тела, скрючившиеся на холодном снегу, заметаемые поземкой. Делегаты выразили готовность начать новую жизнь сразу сейчас, не откладывая, причем в порядке особого одолжения – с материальных благ, щедро им посуленных. А вот и обломитесь, граждане, говоря простым языком. Я добавил, чтобы добыть все эти блага, надо много-много, а не раз в году работать, и кто будет жрать мухоморы да до полудня дрыхнуть – получит по морде. По наглой рыжей морде, добавил я, поглядев на хитрую рожу огненноволосого шамана. А вступать в племя будете после того как, во-первых, ваши люди докажут трудом преданность новым соплеменникам, во-вторых, только когда пройдут положенные ритуалы. «Косолапые» согласились с такой постановкой вопроса, а что им оставалось еще? Тем более неприемлемого для них и не отвечающего вековым обычаям никто не требовал. Даже больше – вождь оставался вождем, шаман – шаманом, детей и женщин никто не отнимал и не убивал.
Людей Медведя к котлам не подпускали – там царили наши девчонки с женщинами Кремня, совершая священнодействие по созданию нового продукта – тушенки. Куски мяса после варки дополнительно круто присаливали, помещали в круглые горшки, плотно уминали, сливая лишнюю жидкость, заливали сверху топленым жиром, и, выдавливая жир, зарывали конической крышкой с неглубокой резьбой в полтора оборота. После этой процедуры по краю горшка, дополнительно зачистив от остатков жира, проливали пчелиным воском. Остывая, крышка намертво притягивалась к краям банки. Чтобы воспользоваться продуктом, необходимо было повернуть крышку, или аккуратно разбить ее. Из-за несовершенства стерилизации и брака примерно каждая десятая трескалась, не выдерживая внутренних напряжений, — это не пугало счастливых потребителей деликатеса. На ледниках консервы хранятся долго, а треснувшие, после очередного осмотра направлялись в котел, к великому удовольствию племени. Суп из тушенки уже распробовали, и в сочетании с домашней лапшой, сушеными молодыми лебедой, крапивой и сараной, заправленный диким луком, он шел «на ура». Готовая продукция консервного цеха тут же разбиралась счастливыми союзниками, сообразно вложенным трудам на изготовление. Часть закладывалась в «стратегический» запас, часть – оставлялась охотникам, хотя тут были и недовольные.
Где-то через две недели от начала операции по охоте на охотников и заготовке прихватизированного мясца, явились жутко довольные гномы полным составом. Надрываясь, трудяги, еще не оправившиеся от «скипидарного подарка» юного Оленя, перли на волокуше с плоским дном – тобоггане, нечто небольшого размера, но по виду – очень тяжелое. Дотащив «нечто» на площадку готовки консервов, гном Стоков, он же Док, встал в картинную позу, по его мнению, лучше всего изображавшую тему оскорбленной в лучших чувствах гордости, мол, вы нас тут за небрежение общими делами ругаете, а мы для племени – себя не жалеем, объявил:
— Вот она!
— Кто «она», че темнишь, балбес? — загалдели ребята. — Не томи, показывай «ону»!
Голосом циркового шпрехшталмейстера, объявляющего смертельный номер под куполом, Док провозгласил:
— Ее величество Мясорубка Первая, собственной персоной, прибыла для изготовления их высочеств Колбасы и Котлет! Па-бам…м…м…!
Немая сцена. На санках стояла увеличенная раза в четыре настоящая мясорубка, оснащенная воротом увеличенной длины, с загрузочным горлом, украшенным по краю изображением зубцов, как на короне. Отлитая из бронзы – литье мы делали на формовочной глине вполне неплохое, с режущей решеткой и крыльчатым ножом из металла, отшлифованными на наждаке тоже из отливок и тщательно заточенных, крепящаяся клиньями из меди конструкция производила серьезное впечатление. «Если еще работать будет», — подумал я, — «гномам премию какую-нибудь надо будет выдать, да и вообще – над награждением отличившихся надо уже думать»
— Вау… — восхищённо прошептал кто-то из девчат. — Живем, девки! Теперь котлетки, сардельки- сосииииисочки! Гимли, Док, Фалька – вы ж мои драгоценные, дайте расцелую вас, ребятки!
— Ну-ну, — преувеличенно сурово отмахивались донельзя довольные гномы, — чего уж там, обычное дело, не синхрофазотрон запустить, а мясорубку…
— Это кто там такая Сосискина? Ты что ли, Иринка? — подначил Антон. — Все, хана. Думал тебе все-таки простить питекантропа-соседа, а ты на сосиски любовь меняешь… Уйду от тебя к тете Клаве, усыновлю Гаврилку, он будет в тебя кокосами кидать… Уы-ы-ыы, — загнусил вреднюга.
— Не, ну это вот тебе! Все, достал! — вскинулась Ирка, и погналась за Антоном, который со смехом дунул от нее. Парочка скрылась в лесу, из которого вскоре донеслись вопли:
— Убью! Пусти косу!
— А-а-а! Руку больно, куда бьешь по самому главному, по голове – я в нее ем!
Обычная разборка для нас вызывала уважительные похмыкивания мужчин и женщин союзников – они-то знали боевые качества пришельцев, для которых не в тягость сразиться и с пятью противниками на одного, и выйти из боя без единого синяка или царапины, наверно, думали что там бой не на жизнь, а на смерть идет, но я-то знал, что парочка убежала целоваться подальше в лес, пользуясь перерывом в работе.
