водообеспечения домов богатых горожан в этом городе — мы всегда привыкли считать, что древние люди погрязали в нечистотах и мылись только раз в год, и то — падая в канал с пьяных глаз.
Возможно, что на Земле так и было, но тут я столкнулся с довольно жёстким культом чистоты — везде, и в гостиницах, и в домах подданных империи (где я был) имелись ванные комнаты и даже туалеты, что для уровня средневекового государства была вообще потрясающим явлением.
Перед едой тут всегда мыли руки, посещали умывальни — вода, если не была привозной, то всегда поступала в дом через систему водоводов — город, фактически, располагался на склоне огромной впадины, одним краем наклонённой к морю, так что не было необходимости в постройке водонапорных башен, вода сама текла в дома жителей города — само собой, состоятельных и готовых оплатить постройку водовода в дом.
На крыше дома находилась ёмкость , которая и наполнялась из водовода — вода была вполне чистая, пригодная для бытовых нужд. А если нужно было попить — вода кипятилась.
Знания о микроорганизмах в окружающем мире, тут были не то что зачаточными, а вовсе и совершенно никакими, но живя в тёплом субтропическом климате волей-неволей начнёшь замечать, что некоторые болезни начинаются после того, как попьёшь плохую, грязную воду, или не содержишь тело в нужной чистоте. По крайней мере я так думаю — их тяга к чистоте началась с того, что умные люди подмечали эти факторы здоровой и счастливой жизни.
От Рилы, и от моих подруг Васоны и Арганы, никогда не пахло чем-то нечистым — обычно от них пахло или свежими огурцами — результат применения антимоскитных листьев дерева аруон, или каким-то ароматизаторами — пахучими травами, либо запахом пряностей, прставшим к телу при готовке обеда.
Вода из ёмкости, по трубам, сделанным и чего-то вроде бамбука (может он и был?), распределялась в кухню и комнаты для умывания, туалеты и ванную, то есть — нормальная разводка по дому, почти как у современных людей. Только вместо крана служила фигурная пробка, которой была заткнута дырка. Вынул эту пробку, сделанную из чего-то вроде каучука, и в ванную потекла вода из системы водовода, расположенной под потолком. Великолепная система.
Я, когда её первый раз увидел, заинтересовался — как они добиваются того, чтобы вода безо всяких муфт переходила из трубы в трубу, и обнаружил, что все соединения промазаны той же субстанцией, из которой сделаны пробки для труб.
Потом мне рассказали, что существуют целые гильдии водопроводчиков, которые устанавливают эти системы и состав этой субстанции является их величайшим секретом, за который они и убить могут. Это нимало насмешило меня, потому, что я вспомнил, как акома время от времени собирают в джунглях сок деревьев, название их не помню — этот сок густеет, превращаясь в подобие густой тянучки, а если его обжечь факелом, становится коричневым, резинистым и крепким — как вот эти самые пробки. Ничего по этому поводу рассказчику говорить я не стал — на хватало ещё быть забитым гаечным ключом разъярённой гильдии дерьмочистов и сантехников, за разглашение их «страшного» секрета.
Рила открыла воду из трубы, и на меня потекла струйка тёплой, нагретой солнцем воды, затем схватила лежащую рядом толстую вязаную рукавицу — здешний аналог мочалки, зачерпнула из горшочка душистого полужидкого мыла и стала яростно тереть меня, молчком сносящего её измывательства над моим несчастным телом.
В какой-то момент я расслабился, и она, уцепившись за мою грубо намотанную грязную повязку, сорвала её, и с ужасом и негодованием воззрилась на мою культю:
— Это ещё что такое?! Тебе отрубили руку! Как это вышло, и почему твоя рана такая старая, как будто ей уже двадцать лет? Ты мне объяснишь, что случилось, или так и будешь изображать из себя недотрогу? Ман, негодяй ты эдакий, я же тебя люблю, скотина ты бесчувственная! Почему ты скрываешь, что с тобой случилось? Как ты теперь будешь жить без руки?
Она заплакала, а через три секунды спохватилась:
— Я тебя не брошу! Ты будешь жить со мной, лучше, чем если бы ты зарабатывал своим мечом! Мы будем с тобой ездить торговать, заработаем кучу денег и нарожаем кучу детей! Даже лучше, что тебе отрубили руку — теперь ты точно от меня никуда не денешься!
Её лицо озарилось внутренним светом, и преисполненная осознанием своего благородства, она прямо-таки воспарила ввысь, как ангел без крыльев.
Но я быстро опустил её на землю, жёстко высказав всё, что я думаю по этому поводу:
— Так, подруга, кто тебе разрешал трогать мою повязку? Теперь мне надо объяснять тебе кучу вещей, которые тебе не нужны, и в которые я не хотел никого посвящать! Меньше знаешь — крепче спишь. Какого чёрта ты лезешь не в своё дело? — тут я уже серьёзно рассердился и разошёлся по полной, и пошёл честить девку не выбирая выражений — ты, безмозглая тупая сука, значит хорошо, что мне руки отрубили, значит, я никуда не денусь? А может ты, мать твою, ещё и ноги мне отрубишь, чтобы я не мог уползти от тебя, уж наверняка, а? Ты чего несёшь, озабоченная сука манкура, тухлая кочерыжка кукки?!
— Я кочерыжка? Я сука манкура? Ииииии...ыыыыы....! — Рила присела на край ванной и тонко завыла, у неё ручьём брызнули слёзы, и всё — из меня вышел пар, как из проколотого воздушного шара и я с размаху брякнулся оземь — сбила из своего слезомёта, как из счетверённого зенитного максима. Наповал.
Присев рядом с ней, я обнял её за красивые гладкие плечи и стал утешать:
— Да ладно, не тухлая ты, от тебя вообще всегда хорошо пахнет...а что сука — ну не кобель же... ну не плачь, не надо, я не переношу женских слёз! — тут же спохватился — вот болван! Теперь я дал ей в руки страшнейшее оружие!
Рила повернулась ко мне, уткнулась в в грудь, обхватила руками и заплакала, потом подняла ко мне заплаканное лицо и проговорила сквозь слёзы:
— Мне тебя так жалко...ыыыы....
Затем она стала целовать мой обрубок руки — что я сразу пресёк — перешла на плечи, лицо, губы...в общем, в конце концов она меня оседлала и кончилось всё как обычно. Только жёстче, чем обычно —эта хренова ванна была сделана из каменных плит, а не из пуховых перин, и моей спине шибко от них досталось.
После омовения, мы прошли в её комнату, где продолжили «общение». Руку, когда мы шли, я прикрыл полотенцем — слишком много любопытных глаз подглядывало за нашим шествием.
Уже потом, лёжа в постели, я выложил Риле примерное изложение событий, происшедших ночью. Она была потрясена моим рассказом, а ещё больше тем, что я могу отрастить себе новую руку (никак нельзя было не посвятить её в это дело, что можно скрыть от женщины, с которой делишь постель? Если только заначку, и то, засовывая её в ствол охотничьего ружья, и только потому, что она боится туда сунуть палец — вдруг выстрелит? Так говорил мой дедушка)
— И что, все акома могут вот так выращивать себе части тела? — с удивлением и спросила она, рассматривая мою покалеченную руку — а если вам...хммм...ещё что-нибудь отрежут, тоже восстановите?
— В первых не все акома, а только некоторые, с особыми способностями, такие как я, один на сто тысяч, а во вторых — да, можем, только отрезать я себе ничего не дам, даже чтобы удовлетворить твоё нездоровое любопытство, кроме того, то, о чём ты подумало отрезать не дам точно, а если оно не нравится — пойду к Мираке!
— Я тебе дам Мираку! И её прибью, и тебя, тогда ничего тебе вообще не понадобится! — она успокоилась и обняла меня — иди ко мне, ты такой гладкий, тёплый, могучий...
Рила уснула, а ко мне сон не шёл, хотя прошлую ночь я почти не спал — прежде чем отдыхать, я должен был наметить план действий на ближайшее время — счёт шёл на часы, и возможно, Амунгу уже доложили о гибели Заркуна, а чтобы связать два события — посещение администрации невольничьего рынка неким акома, и гибель Заркуна от руки какого-то акома, не надо было быть великого ума. Стоило ждать, что Амунг насторожится и приготовится к встерече непрошенного гостя...
А мне всё равно придётся его посетить и задать кучу неприятных для него и очень болезненных вопросов.
