Брови Михайлюка медленно опустились, прикрыли глаза. Он забрал пустой кувшин из-под молока и унес, не промолвив ни слова.
Слава напустился на Костю, хотя сам с большим интересом ждал ответа Михайлюка. Нет, насчет Семенцова нужно держать язык за зубами!
Когда они остались одни в чулане, Костя оглянулся, не слышит ли Михайлюк, и поделился с товарищем своими подозрениями. Слава отнесся к ним скептически: к чему бы тогда Михайлюку кормить их? Он бы просто запер их в чулане и выдал. Но Костя продолжал твердить, что поведение Михайлюка ему не нравится, нельзя оставаться здесь. Он даже придумал предлог: они скажут Михайлюку, что им нужно наведаться домой, запастись вещами, а потом они, мол, вернутся.
Они и в самом деле нуждались в пополнении продовольственных запасов, а Славе требовалась какая-нибудь обувь взамен утраченной. Эти соображения на него подействовали.
Мальчики покинули чулан, отыскали Михайлюка, который по-прежнему сидел на завалинке и курил люльку, поблагодарили его и ушли. Но едва они, соблюдая осторожность, проникли в сад Шумилиных, они увидели на веранде дома знакомые рогатые пилотки, а во дворе — полевую кухню. То же было во дворе Кости и во дворе Познахирко: всюду хозяйничали вражеские солдаты. Товарищам не оставалось ничего другого, как ретироваться. Но к Михайлюку Костя все-таки не спешил возвращаться.
Они забрались в кустарник, росший на откосе под бульваром. Здесь была удобная и скрытая позиция. Зоркие глаза Славы видели берег внизу, под откосом, палатку возле сожженной пристани и ограбивших его и Костю солдат. Один лежал в тени палатки, второй бродил вдоль берега, держа винтовку как палку, третий, видимо, спал: его ноги торчали из-под парусинового полога палатки. Катера не было. Лодки тоже не было. Неужели ее угнали?
Костя и Слава долго искали глазами свою лодку и очень обрадовались, обнаружив ее. Лодку скрывала палатка, виднелся лишь краешек кормы с вклепанным в нее кольцом. По положению лодки они определили, что она спущена на воду и привязана, должно быть, к одной из свай.
План возник почти мгновенно: нужно выждать полной темноты, подплыть к лодке со стороны моря и угнать ее. Времени, чтобы обдумать подробности плана, оставалось достаточно. Михайлюк был забыт.
Слава, как обычно с ним бывало в последнее время, предпочитал думать про себя. Он сидел на корточках, грыз стебелек и не спускал глаз с часового на берегу. Кажется, он хотел убедиться, тот ли это, который ограбил его. Больше всего возмущало Славу, что у него забрали нож — подарок отца. Про себя он решил во что бы то ни стало вернуть нож.
Невольно Слава задумался об отце. Он ничего не знает, плавает на своем госпитальном судне где- нибудь возле Одессы или Севастополя, а он, Слава, прячется вот в кустах, как мышь в норе, и не смеет высунуть носа в родном городе. «А может, и с папой что-нибудь случилось?» Слава закрыл глаза: так страшно ему стало. Он стиснул руки и принялся опять следить за солдатом на берегу.
Костя между тем высказывал вслух приходившие ему в голову мысли. Хорошо бы рассчитаться с солдатами. Но как? Может, поджечь ночью палатку? А спички? Костя вспомнил о коробочке из пластмассы, которую отобрали у него. Как же они будут жить без спичек? И у Михайлюка не догадались попросить…
— Слава, спичек-то нет! — сказал Костя с тревогой.
— В землянке остались, на полочке, — ответил грустным голосом Слава.
Время шло. Часовой растолкал солдата в палатке и сам залез на его место, а тот принялся так же лениво бродить по берегу. Потом часовой крикнул что-то третьему солдату, прохлаждавшемуся в тени палатки. Солдат поднялся, почесал живот, ушел и вернулся с котелками, над которыми поднимался пар. Все трое начали ужинать. Ужинали долго, потом пили вино из жбана, наверное тоже украденного, потом курили и опять улеглись, кроме часового.
Косте и Славе надоело смотреть на солдат, а самим сидеть скорчившись. Но это была их первая настоящая разведка, им предстояла первая боевая операция после двух неудач, и они продолжали терпеливо сидеть на своем наблюдательном пункте в кустарнике. Покинули они его только тогда, когда совсем стемнело.
Теперь нужно было спуститься к берегу и вплавь подкрасться к лодке.
Перед тем как войти в воду, мальчики еще раз посмотрели в сторону палатки, прислушались. Тихо. Даже скрипа гальки под ногами часового не слышно. Неужто все дрыхнут?
Славе захотелось подползти поближе, проверить. (Его не оставляла мысль о ноже.) Костя возражал. Они поспорили шепотом, и Костя уступил. Они поползли к палатке. Впереди, на воде, которая была чуть светлее берега, показались темные точки — сваи сгоревшей пристани. Часового не видно, зато слышен густой заливистый храп шагах в десяти, слева. Значит, там палатка.
Костя тихонько толкнул Славу. Но тот продолжал ползти. Ругаясь про себя, Костя пополз за ним. Вот и палатка. Солдаты храпят так, что в ушах звенит. Сильно пахнет вином. Косте вдруг сделалось смешно.
Охваченный новым, острым чувством риска, азарта, он принялся шарить в темноте, наткнулся на чей-то сапог, отодвинулся от него и ощутил под рукой металлический холодок винтовочного затвора. «Вот так штука!» Еще не веря себе, Костя медленно, с осторожностью потянул винтовку. Она оказалась странно короткой и не очень тяжелой. «Может быть, это карабин? А где Слава? Нужно поскорее убираться отсюда».
Костя полз, придерживая одной рукой винтовку. Это было трудно, неудобно, ориентироваться в темноте — еще труднее, солдаты храпели, казалось, со всех сторон. Наконец Костя очутился возле полусгоревшего пристанского склада. Здесь он решил передохнуть и подождать Славу.
Славы не было. Возможно, он прополз мимо, не заметив его, или еще возится возле палатки, а возможно, уже разделся и плывет к лодке. Костя ерзал на месте, не зная, что делать. А время шло, ежеминутно кто-нибудь из солдат мог проснуться и хватиться пропажи…
Не выдержав дольше, Костя сполз к воде и принялся искать глазами в темноте лодку. Она находилась на прежнем месте, между свай; Косте почудился в той стороне легкий всплеск. «Наверное, это Слава! А если нет? Ну, будь что будет!» С тем же острым, знобящим чувством азарта, лихости, риска Костя, как был, не раздеваясь, вошел в воду.
Возле сваи, к которой была привязана лодка, вода достигла подмышек. Чтобы удержаться, Костя растопырил ноги, свободной рукой (другая держала винтовку) ухватился за мокрую осклизлую сваю, потом за корму и подтянул лодку ближе, опустил в нее винтовку. Теперь обе руки были свободны, и он мог заняться лодкой.
Прежде всего Костя проверил, на месте ли весла и руль. И руль и весла были на месте. Но, едва он начал распутывать руками и зубами мокрый неподатливый узел веревки, которой лодка была привязана к свае, опять послышался, теперь совсем близко, всплеск. Костя мгновенно присел, так что вода накрыла его с головой. Всплеск повторился. Костя вынырнул из-за кормы и чуть не столкнулся нос к носу с мокрым, прерывисто дышащим Славой.
— Славка!
— Костька!
Собственный шепот показался им очень громким, оба испуганно оглянулись и молча принялись за дело. Лодку отвязали, оттолкнули прочь от берега и поплыли следом, осторожно подталкивая ее в корму. В намокшей и набрякшей одежде Косте было трудно, но влезть в лодку он опасался, лишь изредка держался за кольцо на корме. А Слава — у него одежда была привязана на голове — плыл легко и тихонько пофыркивал.
Наконец мальчики решили, что отогнали лодку достаточно далеко, и взобрались в нее. Как они ни устали, они не позволили себе и минуты отдыха. Заботливо обернули уключины рубашками и начали осторожно грести. Каждый нечаянный всплеск весла приводил их в ужас. Как будто сейчас, когда они уже удалялись от опасности, она могла настигнуть их.
Прошло немало времени, прежде чем они решились заговорить. Оказалось, что у Славы тоже была пожива — полевая сумка и баклажка — и что он тоже наткнулся на спящего солдата и даже едва не угодил в палатку, а потом на берегу долго ждал Костю.
— Я тебя, а ты меня, — сказал Костя.
Оба тихонько засмеялись. Правда, Слава не признался, что в палатку он угодил не случайно, а нарочно, надеясь отыскать свой нож, но не нашел. Пока Костя раздевался и выкручивал мокрую одежду, Слава занялся содержимым сумки. В ней была всякая всячина: пара белья, нож с рукояткой, похожий на
