Кедаспела не справился. Рисунок был с пороком; в нем не оказалось силы для сопротивления гибели. Отчаянная игра — единственная, оставшаяся Драконусу. В чем же упрекать безногого и слепого Тисте Анди? «Никто из нас не смог бы.
Мы обречены с того момента, когда Рейк прекратил убивать».
И все-таки в нем не поднимается гнев при мысли о Аномандере Рейке. Фактически он начинает понимать — и сочувствовать — такому утомлению, такому желанию покончить со всем. Закончить всё. Назвать это игрой — таков был первый самообман. Самый главный принцип заключал в себе неизбежность конечной неудачи. Скучающие боги и их наделенные ужасающими силами дети — худшие судьи, когда приходится судить саму схему бытия. Они избегают перемен, хотя меняют мир вокруг; для себя они стараются сохранить даже угольки пережитого, хотя у соперников отбирают всё. Они провозглашают любовь, чтобы ловчее убивать и предавать.
Да, Драконус понимает Рейка. Всякая игра, вызывающая страдания и горести — мерзость, извращение. «Разрушай. Покончи со всем, Рейк. Мой наследник, мой духовный сын, мой неведомый, непостижимый преемник. Делай что должен.
Я не вмешаюсь.
О, какие смелые слова.
Когда на самом деле нужно сказать: «У меня нет выбора»».
Сила, внезапно спустившаяся в королевство Драгнипура, была столь могучей, что Драконус на миг поверил, будто хаос наконец добрался до них. Он пал на колени, оглушенный и почти ослепший. Необоримое давление стремилось расплющить всё; Драконус опустил голову, закрыл ее руками, ощутив, как трещит позвоночник.
Если раздаются звуки, он их не слышит. Если осталась жизнь, он видит лишь тьму. Если еще существует воздух, он не может вдохнуть. Кости застонали…
Пытка стала легче, когда на плечо ему легла костлявая длиннопалая рука.
Он снова стал слышать звуки, хотя странно приглушенные. Обычный ураган стонов и жалоб. Мир перед глазами обрел знакомые очертания, но казался призрачным, эфемерным. Наконец ему удалось глубоко вздохнуть.
И почуять смерть.
Кто-то заговорил над ним. — Он поистине умеет держать слово.
Драконус извернул шею, поднял взгляд — рука убралась с его плеча, послышался хруст цепей — он взирал на того, кто произнес эти слова. На Худа, Повелителя и Короля Мертвых.
— Нет! — заревел Драконус, вскакивая, чтобы упасть снова — даже он не мог разорвать своих цепей. — Нет! Что он наделал? Ради Бездны, что наделал Рейк?
Худ поднял руки и с каким-то удивлением смотрел на охватившие тощие запястья оковы.
Неверие перешло в потрясение, а потом в бесконтрольный ужас. Всё лишено смысла. Драконус не понимал. Он не может… о боги… не может поверить…
Тут он повернулся и поглядел на легионы хаоса — да, они отступили на лигу или еще дальше, их отогнало появление необычайного существа, поразила мощь Худа. Ядовито святящиеся тучи взволновались, меняя очертания и будто бы содрогаясь от разочарования… да, это передышка, но… «Напрасно! Все напрасно! Зачем? Это ничего не даст. Худ, тебя предали. Неужели сам не видишь? Нет…» — Драконус стиснул руками голову. — Рейк, ох Рейк, зачем тебе это? Как ты мог решить, будто сможешь что-то изменить?
— Я скучал без тебя, Драконус, — сказал Худ.
И Драконус поднял голову, сверкнув глазами на бога. Джагут. Да, безумный и непостижимый Джагут. — Проклятый глупец! Сам попросил, да? Неужели ты разум потерял?
— Сделка, старый друг, — ответил Худ, все еще изучая скованные запястья. — Или… игра.
— Что будет? Когда хаос схватит тебя? Когда хаос пожрет всё Королевство смерти? Ты предал богов — всех богов. Ты предал всё живое. Когда ты падешь…
— Драконус, — вздохнул Худ, поднимая руку и откидывая капюшон, являя взору морщинистое, словно изборожденное когтями вечного горя лицо. — Драконус, друг мой, — сказал он спокойно, — ты же не думаешь, что я пришел один?
Он еще миг непонимающе взирал на бога. А потом… услышал далекий шум, исходящий сразу с трех сторон. Линии горизонта словно… вскипели.
Армии мертвых ворвались в Драгнипур, на зов своего Повелителя.
— Худ, — едва промямлил пораженный Драконус, — они свободны. Без цепей.
— Точно.
— Это не их битва.
— Может быть. Это еще не решено.
Драконус качал головой: — Они не могут находиться здесь. Не могут сражаться — у мертвых, Худ, осталась лишь тождественность, голая душа, едва держащаяся за край забвения. ТЫ НЕ СМЕЕШЬ ДЕЛАТЬ С НИМИ ТАКОЕ! НЕ СМЕЕШЬ ПРОСИТЬ ТАКОГО!
— Бог смотрел на повозку. — Все, чего я попрошу у мертвых, — возразил он, — это сделать выбор. По доброй воле. А после этого ничего не попрошу. Никогда.
— Но кто примет заново умерших?
— Пусть боги узнают своих.
Холодный тон поразил Драконуса. — Как насчет тех, что не поклонялись богам?
— Да, как насчет них?
— Что это за ответ?
— После этого, — бросил Худ, созерцая повозку, — мертвые перестанут быть моей заботой. Навеки.
Приближались всадники на конях-скелетах. За спинами воинов развевались драные плащи. Над марширующими армиями поднялись бесчисленные стяги, но вознесенных к небу копий было во много раз больше. Да, их число поистине не поддавалось воображению. Порванный в клочья ветер принес осколки боевых песен. Мир содрогнулся — Драконус не мог и представить, какая тяжесть навалилась сейчас на несущего меч. Смог бы он сам выдержать такое? Драконус не ведал. Но тогда… может быть, в этот миг Аномандер умирает, кости его ломаются, кровь брызжет потоками…
Но случилось и еще кое-что. На его глазах.
Прикованные к повозке существа прекратили тянуть цепи, и огромное сооружение — впервые за тысячелетия — прекратило двигаться. Все впряженные в цепи пали на колени, смотря по сторонам и, наверное, не веря собственным глазам. Армии мертвых приближались. Потоп, океан костей и железа…
Подскакали всадники. Все они незнакомы Драконусу. Шестеро подвели истощенных коней совсем близко. Один в маске, и маска Драконусу знакома — Аномандер однажды сразил сразу несколько таких людей. Сегуле. Знак на маске показал Драконусу, что это Второй. Бросил вызов Первому? Или его самого кто-то вызвал?
Второй заговорил первым: — Вот за эту сортирную дыру ты просишь нас сражаться, Худ? Мы попадем в пасть Хаоса. — Голова повернулась, глаза под маской вроде бы осматривали ободранных, скорчившихся в цепях тварей. — Кто они такие, чтобы мы умирали снова? Чтобы мы исчезли совсем? Жалкие развалины все до одного. Бесполезные дураки. Ба! Худ, ты просишь слишком многого.
Повелитель Смерти даже не взглянул на сегуле. — Ты передумал, Рыцарь?
— Нет, — сказал тот. — Просто жаловался. — Он выхватил два зазубренных, тронутых ржавчиной меча. — Ты знаешь меня лучше, чем я сам. Но как же я хочу достать Шкуродера! Упустить его таким вот образом… во имя Тирана, у меня желчь разливается.
— Вот почему, — ответил Худ, — не тебе вести Мертвых в бой.
— Что? Я Рыцарь Смерти! Ее треклятый костяной кулак! Я требую…
— Ох, да тише ты, Второй, — вздохнул Повелитель Смерти. — Тебя ждут иные задания — и, я уверен, ты не будешь разочарован. Искар Джарак, примешь команду у Рыцаря? Станешь острием копья, направленного в самое сердце врага?
Тот, к которому он обращался, выглядел обычным старым солдатом. Седая борода, шрамы, простая кольчуга; выцветший трехцветный плащ — серый, малиновый и черный по краям. Услышав слова Худа, он
