здоровенной секире, что висела за спиной. Движения были инстинктивными — он даже не замечал, что делает. Кузнец заговорил тоном, в котором сквозили ярость и отчаяние: — У него череп пробит! Он умрет без лечения… я этого не потерплю!
Барук воздел обе руки: — Я должен уходить — не могу задерживаться. Некие дела требуют немедленного внимания…
— Ему нужно…
— Прости, Баратол.
Алхимик скрылся за дверью. Лязгнул засов. Дергунчик бешено потянул и подергал себя за усы, потом протянул руку, успокаивая Баратола — тот готов был вышибить дверь ногой. — Стой, стой — у меня идея. Рискованная, но ничего больше не придумать. Идем, тут недалеко.
Баратол был слишком озабочен, чтобы спрашивать. Он готов был ухватиться за любую надежду, пусть отчаянную. С пепельным лицом кузнец вернулся к волу. Дергунчик пошел впереди, вол и телега с телом Чаура — следом.
В разбитом рассудке простака оставалось мало искр. Черный прилив затопил почти всё. Вспышки, знавшие себя как Чаура, потеряли из вида друг дружку и потерянно блуждали. Но ведь некоторые — самые важные искры — были привычны к такому существованию. Иногда слепота может пробудить иные, скрытые возможности.
Одна, блуждая без привязи, оказавшись на непривычной свободе, устремилась по темной тропе, которую никогда ранее не исследовала, и прожженный ею след вибрировал. На него наткнулась другая искра.
И что-то зашевелилось в сердцевине быстро гибнущего мира души.
Разумение.
Понимание.
Неуклюжее сплетение мыслей, связей, смыслов, значений.
Они мерцали по собственной воле, а чернота накатывала со всех сторон.
Срезая путь по улочке неподалеку от имения Барука, шедший в десяти шагах впереди телеги Дергунчик вдруг споткнулся. С руганью пригляделся к маленькому объекту на мостовой, наклонился и подобрал. Бесформенная штука исчезла под полой плаща.
Он выругался снова, что-то вроде «воняет, но какое дело мертвому носу?»
Они прибыли к имению, которое Баратол узнал. Дом Коля. Дергунчик вернулся и повел вдруг взволновавшегося вола к диким зарослям у стены сада. Сумрак под ветвями пронизывали мотыльки, и шорох их крыльев звучал невнятным обещанием. Туман полз между кривых стволов. В воздухе пахло рыхлой землей.
Слезы текли по щекам Баратола, намочив бороду. — Говорил ему, оставайся на корабле, — произнес он натянутым, высоким голосом. — Обычно он слушается. Он парень послушный, мой Чаур. Это Злоба? Она его выгнала?
— Что он делал у тюрьмы? — спросил Дергунчик, чтобы отвлечь друга от бесполезных гаданий. — Как он вообще ее нашел — или кто проводил? Прямо — таки проклятая мистерия.
— Жизнь мне спас, — стенал Баратол. — Он пришел, чтобы вызволить меня. У него была секира. Чаур, дурак, почему ты меня не бросил?!
— Он не скажет.
— Знаю.
Они вышли на край поляны и встали около низкой стены, почти не видимой под лозами. Грубые камни ворот, казалось, пустили корни. За воротами виднелось почерневшее лицо дома.
— Давай быстрее, — прорычал Дергунчик, подходя к краю телеги. — Пока вол не сбежал…
— А что мы будем делать?
— Потащим его по дорожке. Слушай, Баратол, не сходи с дорожки, понял? Ни шага в сторону. Понял?
— Нет.
— Это Дом Финнеста, Баратол. Азат.
По запаху могло показаться, что сержант ступил в кучу гниющего мяса. Мотыльки тревожно летали вокруг.
Смущенный, испуганный Баратол помог вынуть тело Чаура из телеги. Семеня за фаларийцем — один осторожный шаг за другим — он шагал по мощеной дорожке.
— Знаешь, — сказал Дергунчик, тяжело пыхтя (Чаур был тяжелым мужчиной, а сейчас он еще и обмяк), — я тут думал. Если чертова луна вот эдак может развалиться, почему эдакого же не может с нашими миром? Вдруг мы уже…
— Тише, — буркнул Баратол. — За луну говна кошачьего не дам. Пусть только попробует меня убить. Осторожно, почти пришли.
— Ладно, клади его, осторожнее. На камень… да, вот туда…
Дергунчик подошел к двери, пошарил у пояса — и снова начал браниться. — Я и нож потерял. Не могу поверить! — Он кулаком постучал в дверь.
Показалось, что стучит он в стену из мяса. Ни отзвука, ни эха.
— О, черт.
Они ждали.
Дергунчик вздохнул, приготовившись стучать снова, но нечто клацнуло за преградой. Через миг дверь заскрипела. Проем заполнило высокое, тощее чудище. Лишенные глаз орбиты уставились на них… а может, не на них — как тут понять?
Дергунчик переступил с ноги на ногу. — Занят, Раэст? Нам нужно попользоваться холлом позади тебя…
— О да, я очень занят.
Фалариец моргнул. — Неужто?
— Пыль размножилась. Паутина густеет. Свечной воск запятнал прекрасные столы. Чего вам нужно?
Дергунчик бросил взгляд на кузнеца: — Ох, юморной труп, кто бы мог подумать? Какой сюрприз! Никому больше не смешно! — Тут он снова улыбнулся Джагуту: — Если ты случаем не заметил, цельный город с ума сошел — вот почему я думал, что ты тоже мог…
— Извини, — отрезал Раэст. — Что-то случилось?
Глаза Дергунчика выкатились. — Гончие Теней сорвались с поводков!
Раэст склонился, как будто обозревая окрестности, потом успокоился. — В моем дворе их нет.
Дергунчик вцепился пальцами в волосы: — Поверь мне, это плохая ночь. Теперь, если ты чуть отступишь назад…
— Хотя, если подумать, у меня случился посетитель этим вечером.
— Что? О, рад за тебя. Но…
Раэст поднял сухую руку и указал.
Дергунчик с Баратолом повернулись. Во дворе была свежая могила, сырая земля на ней еще курилась. Лозы чуть заметно качались на стене. — Боги подлые, — прошептал фалариец, делая рукой охранительный жест.
— Т’лан Имасс с кривыми ногами, — сказал Раэст. — Кажется, он затаил ко мне неприязнь. — Джагут помолчал. — Не могу понять почему.
Дергунчик фыркнул. — Нужно было оставаться на дорожке.
— Что Имассы знают о дорожках? — спросил Раэст. — Так или иначе, он слишком сердит для разговора. — Он снова помолчал. — Но время есть. Солдат, ты можешь уходить. Я не расположен отступать.
— А Худа тебе! — И Дергунчик сунул руку под плащ, достав драное, полуразложившееся тельце. — Я нашел треклятого белого кота!
— Ох, действительно нашел. Как мило. Ну, тогда заходи.
