Он ведет за собой двадцать пять турецких пленников. После битвы при Отранто неаполитанский король, арагонец Альфонс II, также приезжает в Рим скрепить новый союз и пожать плоды своих подвигов, ведя за собой турок, закованных в кандалы, — пятьсот всадников и триста пеших. В 1487 году Фердинанд Арагонский посылает папе сто пленных мавров, которых, прежде чем они были переданы в подарок кардиналам в качестве рабов, провезли по всему городу. Наконец, чтобы отпраздновать взятие Гранады в 1492 году, кардиналы устраивают на площадях перед своими дворцами бега быков, а на piazza Navona перед испанской церковью святого Иакова — представление-пантомиму, посвященное взятию города. Затем пускают триумфальную колесницу, на которой разыгрываются различные сцены: солдаты, окружающие пленников; католические король и королева под лавровым деревом, у их ног — мавританский король и разбросанные в беспорядке великолепные трофеи.{49}
И если триумфы военачальников поют хвалу доблести, другие, аллегорические, настаивают больше на «политических» добродетелях, стараясь напомнить о могуществе Древнего Рима, его господстве над всем миром. В 1478 году кардинал Риарио приказал во время торжеств, посвященных празднику святых апостолов Петра и Павла, провести по улицам города семьдесят мулов, покрытых яркими попонами с изображением его герба и груженных разными подарками, «представляющими собой дань, выплачиваемую римлянам во времена, когда они правили миром».{50} Эти шествия быстро становятся поводом для проведения великолепных представлений, художественных выступлений, для которых темы, композиции, декорации, сценические эффекты и даже костюмы придумывались знаменитыми мастерами, находящимися в то время в зените славы. Тексты и песни к ним действительно сочиняли знаменитые писатели, гуманисты, которые зачастую в своем трогательном простодушии черпали вдохновение в античных реминисценциях. Говорят, что 31 мая 1433 года во время торжеств, устроенных в честь императора Сигизмунда, все декорации и украшения были выполнены по эскизам художников под руководством Донателло. Известно также, что десять лет спустя, в 1443 году, римские художники и скульпторы были приглашены в Неаполь, где в честь Альфонса Великолепного придумали и построили колесницу, арку Largo del Mercato и арку из мрамора перед собором.{51}
Вполне естественно, что именно Рим, опираясь на античную традицию, на протяжении многих лет делает эту праздничную, литературную и иконографическую тему (воплощение которой обходится недешево) не только очень модной, но и, что вполне естественно в городе с богатым древним наследием, да еще расположенном рядом с папской резиденцией и находящемся под ее влиянием, глубоко пропитывает живым духом христианства явно мирской источник этих разнообразных, политических по своей сути, торжеств. Церемониймейстеры охотно ссылаются на поэму «Триумфы» Петрарки, написанную им в 1360-м, но опубликованную только в 1470 году (в связи с началом развития печатного дела) одновременно с его «Канцоньере». «Триумфы» — это аллегорическая поэма в шести частях, описывающая шесть триумфов, среди которых — торжество Любви, Смерти, Славы… Торжество Божественности главенствует над всеми остальными, поскольку лишь оно одно вечно. Рим также помнил колесницы, с которых, начиная с XIV века, прославлялись святые и их христианские добродетели, Церковь и религиозные таинства, а также Смерть (на Campo Santo в Пизе). Отсылки к античности, размышления о поведении человека, напоминание о религиозных заповедях, возвеличивание добродетелей и прославление героев веры — все это можно найти почти во всех живописных и даже скульптурных композициях самого разного рода. Но в них во всех непременно фигурируют триумфальные колесницы, главные атрибуты великого римского праздника.
Кроме того, по примеру Рима все итальянские князья и художники охотно развивают эту двойственную — героическую и христианскую — традицию триумфа, колесниц, блистательного антуража. Начиная с 1465 года Пьетро делла Франческа изображал на оборотной стороне портретов герцога и герцогини Урбино Федериго де Монтефельтре и Беатриче Сфорца две триумфальные колесницы, в которых находились Сила, Умеренность, Справедливость и Благоразумие — «главные» добродетели герцога и Вера, Надежда и Милосердие — «теологические» добродетели для герцогини. Что касается Малатесты, то он заказывает выгравировать свое изображение в виде триумфатора для собственного мавзолея в Римини. Уроженец Падуи Мантенья, долгие годы живший в доме семейства Гонзага, специально приезжает в Рим познакомиться с античными памятниками и сооружениями. Приглашенный Иннокентием VIII для росписи фресок в его часовне, он остается там на два года (1488–1489), серьезно изучает римскую архитектуру, а по возвращении в Мантую восхищает всех прекрасным знанием античного искусства и его символики. Тот факт, что он изучал скульптуру и непосредственно наблюдал за большими римскими праздниками, позволяет ему, обогащенному новыми знаниями, продолжить работу над серией полотен, предназначенных для украшения дворца Гонзага, — огромной композицией, названной «Триумф Цезаря» (в настоящее время она выставлена, к сожалению в разобранном, попорченном и неполном виде, в Англии в Хэмптон Корт). Здесь он абсолютно не противится соблазну воплотить свои знания в жизнь, оживить воспоминания. Он заполняет все пространство совершенно разнородными архитектурными элементами, колоннами, фронтонами, пилястрами, цоколями, стелами и руинами и оставляет совсем мало места для самого кортежа, который, в свою очередь, выглядит перегруженным многочисленными деталями костюмов, оружия и доспехов, шлемов и орнаментов. Настоящая римская лавка старьевщика… Однако успех превосходит все ожидания, и «Триумф Цезаря» приносит художнику гораздо больше славы, чем все другие его произведения вместе взятые. Чтобы взглянуть на этот шедевр, люди приезжают со всех уголков страны. А вскоре и сам Мантенья, а также другие художники делают с нее копии и гравюры, которые расходятся по всей Европе.{52} Вновь посредством политического праздника, невиданно пышного зрелища Рим приносит богатство человеку искусства и бросает на другие города, другие дворы отблеск своих празднеств.
Так было и с большими уличными праздниками, неизменно воспевавшими добродетели и заслуги тогдашних хозяев жизни. В 1491 году во Флоренции Лоренцо Медичи поручает художнику Франческо Граначчи, уже прославившемуся изображением придворных сцен, торжественных богослужений и полотном «Въезд Карла VIII во Флоренцию», организовать большое триумфальное шествие, посвященное одному из событий римской истории, о котором поведал Плутарх. Речь шла о победе Павла Эмилия над чужеземцами, над варварами, врагами Рима. В 1515 году все в той же Флоренции в честь приезда в город папы Льва X Медичи был создан «Триумф Камилла».{53}
Что касается папского Рима, то на протяжении нескольких поколений он демонстрирует некоторое пристрастие к этим триумфам, которые, кажется, вполне удовлетворяют всеобщую тягу к античности, позволяя как художникам, так и их заказчикам показать свои знания, наполнив картину всевозможными деталями, видами развалин, порой неуместными архитектурными элементами и различными символами. В 1526 или 1527 году в самый разгар осады города все еще находящийся в фаворе Джулио Романо рисует картоны к серии гобеленов из двенадцати частей: «Историю Сципиона». В своей работе он возвеличивает героя, превозносит его добродетели, отвагу и смекалку, проявленную во время сражений, и в то же время отмечает его великодушие по отношению к побежденным, его скромность и глубокую порядочность, которые заставляют его отказываться от даров. Весь Рим купается в лучах его славы. Многочисленные гобелены показывают его триумф, делая это в привычной классической, немного напыщенной манере. Автор изображает кортеж, поднимающийся к Капитолию и следующий мимо обелиска Рамзеса и статуи Марка Аврелия; победителя на триумфальной колеснице с лавровой ветвью и скипетром из слоновой кости в руках; солдат, увенчанных славой, пленников, закованных в кандалы и отданных толпе на осмеяние и глумление; длинную вереницу быков, бредущих на заклание.{54} Подобная патетика и гордыня — и это в тот момент, когда городу, этому новому Риму, грозит опасность со всех сторон и он, в свою очередь, вот-вот падет, разграбленный, униженный и осмеянный. Угроза осквернения нависла над всем, даже над самыми святыми местами.
Как всегда в подобных случаях, по поводу всех этих вычурных произведений возникает вопрос: художник ли воссоздает относительно достоверно городской праздник, или же, наоборот, живописные композиции, эти в конечном итоге выдуманные и выстроенные рациональным умом произведения вдохновляют устроителей праздника? В последнем случае праздник попросту бы копировался по сценической основе и атрибутам. На самом деле следует признать, что свою роль играли оба варианта. Как в Риме, так и во Флоренции, впрочем, как и в любом другом месте, распоряжаться этими зрелищами по
