Но слишком давно мы знакомы, дорогой мой читатель, чтобы мог я себе позволить такое с тобой обращение. Попробую объяснить. Про наше общество только говорили, что оно едино, монолитно и т. д. А на самом-то деле оно слоистое. Слои разные, но соприкасаются, налипают друг на друга. Так что Богема тогда отчасти была элитой, а элита отчасти была Богемой. Как бы это посовременнее выразить? Вот сейчас, к примеру, случается, видишь человека в нейтральной обстановке, допустим в лифте вместе едем, смотришь и думаешь про себя: сантехник, наверное, кончил рабочий день и переоделся в штатское. Выходим с ним на одном этаже, а к нему толпой бегут и в пояс кланяются.
И чего-то все просят. Оказывается, всеобщий благодетель и спонсор. Или еще: сидишь в столовой какого-нибудь умственного учреждения. Ешь, а что еще делать в столовой? Глядишь на человека и думаешь, как же это угораздило его сюда попасть прямо из тюрьмы? Явный уголовник. А он суп докушал и протягивает тебе визитку. Оказывается, он — Владимир Никифорович, Президент Академии каких-то совершенно новых наук и почетный доктор Пенсильванского университета. Ну, жмешь ему руку в смущении, а на руке и вправду врезано синей татуировкой. «Володя». У вас, наверное, тоже такие встречи бывали? Ну и что? Ничего, живем! Это особенность России — слоистый пирог, причем еще перевернутый горелой коркой кверху. А в те времена, когда мы капустники играли, при всей фальши и маразме и железном занавесе существовал такой все-таки неуголовный слой который назывался интеллигенция... А в нем был подотдел под названием «художественная интеллигенция». Вот она-то и была нашей публикой.
Стараюсь не брюзжать, но хотя бы кратко не могу не отметить: превращение капустного жанра в сверкающее шоу с многотысячной аудиторией, как и превращение работников искусств в участников всеобщей презентации периода рыночной экономики, есть все-таки в некотором смысле мутация, превращение одного явления в какое-то совершении иное.
Саша Белинский — наш вдохновитель и режиссер. Он будоражил авторов и вместе с ними сочинял тексты, он определял основной номер, тональность и название нового капустника, он собирал группу будущего представления. Преодолевая тайный страх, он пугал окружающих громогласной смелостью заявлений. Ежедневно с семи утра он начинал телефонную атаку на всех знакомых. Знакомых у него было 60 процентов населения Ленинграда, 50 — населения Москвы и 100 процентов людей, хоть каким-то боком касающихся драматического и музыкального театров во всех областных городах Советского Союза. Около восьми звонок раздавался в моей квартире. Саша оглушал меня сенсационной новостью вроде того, что главный идеолог страны снят со всех постов и отправлен инструктором райкома партии в Ангарск, или наоборот, что жуткий тип — алкоголик, стукач и антисемит — назначен начальником всего ленинградского телерадиокомплекса. Или наш общий друг Е. сошелся с артисткой из города К., наша общая любимица Г. на грани развода, небезызвестный Л. путем подхалимажа все-таки добился роли П. в фильме X., наш дорогой и обаятельный И. на поверку оказался бездарностью и редкой сволочью и т. д. Сенсация иногда подтверждалась, иногда оказывалась пустым слухом, но день начинался мощным вздрогом, да еще нашпигованным едким Сашиным юмором Да что я вам рассказываю?! Вы же знаете Сашу Белинского. Это тот самый Александр Аркадьевич Белинский, который теперь в красном халате рассказывает с экрана телевизора подобные истории о былых временах в собственной (прелестной, надо сказать) программе «Записки старого сплетника».
Белинский сделал десяток выдающихся телеспектаклей, придумал и фактически создал жанр телевизионного драмбалета, и ленты с участием Кати Максимовой, Володи Васильева, Мариса Лиепы получили действительно мировое признание. Опробовав все варианты театра, эстрады и телевидения, Белинский успокоился (кажется, успокоился) в должности главного режиссера ленинградской оперетты, где наслаждается штампами старых шлягеров, над которыми мы под его руководством так весело издевались в былые капустные годы.
Итак, Белинский собирал группу из артистов разных театров. Основой был Большой драматический: Валентина Ковель, Зинаида Шарко, Володя Татосов. Далее — Лида Штыкан, Николай Боярский, Вера Сонина, Рэм Лебедев. Это актеры первого положения в главных театрах города. Знаменитости, безоговорочные знаменитости! Каково было мне — мальчишке — попасть в их компанию?! Ох, как надо тянуться! Да еще сразу на ведущих ролях. Подумать только, ведь я сыграл Чацкого сперва в капустнике Белинского как пародию, и Товстоногов видел эту пародию, а потом уже всерьез в «Горе от ума» Большого драматического театра. Я сперва сыграл Остапа Бендера у Белинского, а потом в «Золотом теленке» Михаила Швейцера.
Музыкальная часть была за упомянутым уже Юрой Аптекманом, в вокальных номерах солировал Изя Лурье. Тексты писали для нас специально Владимир Поляков, Борис Рацер и Володя Константинов, позднее Семен Альтов и Миша Жванецкий. Пользовались сценки Эрдмана, Ардова. И конечно, много было номеров, сочиненных во время ночных репетиций, что называется, «зрительных» номеров — с минимальным текстом и выразительной пантомимой («Куклы» — делали мы с Верой Сониной, «Фокусы» — с Зиной Шарко, «Подкидные доски» — вся труппа). Все это варилось, уплотнялось, скреплялось песнями, куплетами, которые чаще всего писал сам Белинский. Ведущим капустника был невероятный импровизатор — эстрадный конферансье Владимир Дорошев. Он сам писал свои тексты, и были там вещи гомерически смешные. Я уже говорил о Володе. Повторяться не хочется, а пройти мимо не могу. Вспоминаю эти усики, эту капитанскую фуражечку, этот скептический изгиб губ. В руке он держит папку с крупной надписью «MEMOIRES». Он постукивает пальцем по папке, самодовольно покачивает головой, указывает на себя и произносит с одесским акцентом: «Мемойрес! Воспоминания!» Потом пауза, и (тревожно): «Я для вас не слишком интеллигентен?» Или на уход: «В нашем фильме о композиторе Алябьеве примет участие знаменитый цыганский ансамбль, прославившийся блестящим исполнением народной цыганской песни 'Ты ушла, но твои плечики... заполняют шифоньер'»
Стоп! Не буду больше. Капустник нельзя превращать в массовое зрелище — это я уже сказал. Но капустник нельзя и пересказывать. Поэтому стоп! Вот такой это жанр. Никому нельзя показать заранее, даже накануне, — растреплет, пропадет эффект неожиданности. Нельзя рассказать потом — не смешно, не так, как было во время представления. Только раз! Только в момент премьеры!
Тридцатое декабря. Ночь на тридцать первое. Генеральная репетиция капустника в пустом зале. Первый прогон в полночь. Потом коррекция. Под утро второй прогон. Дирекция актерского дома проявляет щедрость, и нас развозят по домам на машине.
Нам кажется, что получается. Саша Белинский обладает безупречным чутьем — что смешно, а что нет, что банально, а что оригинально. Наш опыт тоже что-то значит. Но полный зал коллег (да каких коллег!), да за столами, да со спиртным подогревом — тут ведь с одной стороны расположенность, а с другой — беспощадная откровенность!
Тридцать первое декабря. Накатывает общее веселье, расслабление, освобождение. А я все глубже ухожу в себя, в предчувствие своей ночной премьеры. Я неконтактен, раздражаюсь по пустякам. Сам это понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Я живу не в общем ритме. Я хочу победы нашего капустника, я хочу блестяще сыграть свою роль. А за это надо платить. Я должен быть легким в ночном представлении, потому сейчас я мучительно тяжел в общении. Десять раз по мелочам поссорился с мамой, двадцать раз с любимой женщиной. Мама поймет и простит, а женщина? Не испорчено ли все? Не упускаю ли свое счастье?
А теперь окунемся в саму новогоднюю ночь. Ну кто ж в 11.45 не пригубит за Старый год рюмку- другую? Это ж так соблазнительно и естественно — в виде подкладочки под предстоящее чуть выпить под легонькую закуску и еще чуть... ну, и еще! Но тому, у кого после полуночи целый спектакль и много текста, который будет впервые публично произнесен,— нельзя-с! Категорически нельзя... или все, что делалось до этого, было зря.
Полночь. За счастье! За Новый год! Шампанское полным бокалом. И еще! И еще? Нельзя. Да нет, чуток можно. И вообще можно — никто пальцем не грозит. Мало того — расхожее мнение, — актер во- первых пьяница, а уж во-вторых — лицедей. «Брось, расслабься, не вы... не выпендривайся' Будь собой, будь как все! Пей — лучше сыграешь!» А вот и нет! Ни хрена по-доб-но-го! Вообще не сыграешь. Пьяная игра на сцене — это не игра. Внутри в голове стучит метроном — будь готов, скоро на выход. «Чего ты скучный такой? Заболел? Выпей, все пройдет. Расслабься!» Не могу. Не получается. Тут рядом твоя женщина, твоя любовь. Ты должен помнить — ее надо завоевывать каждый день, иначе потеряешь. Она
