лицо и, медленно переступая под музыку, завел приличествующий балу светский разговор. Отметив великолепие залы, искусность музыкантов и респектабельную публику, а также благое дело, ради которого был устроен этот бал, далее он, понизив голос до громкого шепота, заявил:
— Ma cherie Евдокия Васильевна, ежели позволите, поскольку я считаю своим долгом, так сказать, и почитаю за необходимость, да-с… Дело в том, что ваша кузина — дражайшая Мария Семеновна — поделилась со мной своим беспокойством по поводу некоторых разговоров, связывающих ваше имя с его высокопревосходительством генералом графом Палевским, да-с… Ни в коем случае не ставя под сомнение вашу непоколебимую добродетель и высочайшую нравственность, осмелюсь заметить и даже предупредить, что ваша репутация может оказаться под угрозой, ежели вы продолжите принимать знаки внимания его высокопревосходительства, да-с…
— Чьи же знаки внимания, по вашему мнению, я могу себе позволить принимать? — рассеянно поинтересовалась Докки. Она увидела, что Палевский тоже танцует — но не с Надин, а с графиней Мусиной, хозяйкой бала.
— Хм, — Вольдемар задумался. — Разумеется, мои — как вашего преданного друга и близкого знакомого семьи, также других господ, чей вес в обществе, положение могут быть гарантами самого почтительного отношения к дамам. Генерал Палевский, конечно, прославленный воитель, пользуется доверием самого государя-императора, но, к сожалению, его высокопревосходительство не обладает в достаточной степени светскими манерами и известен некоторым легкомыслием в обращениях с женщинами, как верно заметила недавно в беседе со мной Мария Семеновна.
Докки мысленно усмехнулась: Мари заговорила бы совсем по-другому, начни Палевский ухаживать за ее дочерью.
— Мне кажется, у вас много общего с моей кузиной, — как бы невзначай сказала она. — Вы оба рассудительны, последовательны в своих желаниях и действиях, а главное, прекрасно друг друга понимаете.
Вольдемар кивнул с самым глубокомысленным видом.
— Должна заметить, Мари восхищается вашим глубоким пониманием жизни, здравым смыслом, ответственным подходом к службе и карьере, надежностью и организованностью в житейских делах, — с воодушевлением продолжила Докки.
Ламбургу явно пришлись по душе ее слова, и стоило поглубже закинуть крючок.
— Кузине от мужа достался дом, который приносит неплохой доход — знаете, собственность в Петербурге с каждым годом дорожает, — добавила она, зная, что Вольдемар снимает квартиру, не имея возможности приобрести жилье. Конечно, доходы Мари, как и ее дом, не могли сравняться с особняком и состоянием самой Докки, но и средства кузины могли представлять в глазах Ламбурга весьма лакомый кусочек.
— У Марии Семеновны на выданье дочь, — подумав, сказал Вольдемар. — Расходы на выходы в общество, на приданое…
— Не слишком большие, а Мари очень экономна, — покривила душой Докки. — Приданое давно собрано, осталось только подыскать жениха. За Ириной сейчас ухаживает капитан Свирягин — у него весьма влиятельные родственники, да и наследство неплохое… Так и Мари сможет обрести выгодное положение в свете.
— Вы правы, да-с, — согласился Вольдемар. — Удачное замужество может открыть двери…
Он посмотрел на Мари, сидевшую в обществе Жадовой и еще нескольких матрон. Та заметила, что Ламбург на нее смотрит, и послала ему нежную улыбку. Вольдемар кашлянул.
— У меня есть билеты на музыкальный вечер, — начал он.
— Уверена, Мари с удовольствием бы его посетила — она так любит музыку, — быстро сказала Докки. — А я, к сожалению, в ближайшее время уезжаю из Петербурга.
— Как уезжаете?! — заволновался Вольдемар.
— О, вы знаете, Залужное под французами, — Докки сделала скорбное лицо. — Из-за войны столько проблем! Мне придется поехать в новгородское имение и попытаться навести порядок, иначе… Ах, все может быть!
Вольдемар пораженно уставился на «ma cherie Евдокию Васильевну».
— Не могу поверить, что у вас такие проблемы, — промямлил он. — Ваше состояние…
— Увы, от него мало что осталось, — Докки решила быть последовательной. — Мне пришлось сократить помощь родным… перебираться в деревню. Так что вернусь в Петербург я нескоро — может быть, только весной, а то и будущей осенью.
— Осенью, — обескураженно повторил Вольдемар. — Но как же я, ваш преданный друг?
— Общество Мари скрасит для вас мое отсутствие. Она будет счастлива стать вашим другом, — твердо сказала Докки.
— Пожалуй, я сейчас же… после этого танца приглашу ее на концерт, — решился Вольдемар.
— Она с удовольствием станет вашей спутницей на этот вечер и… на последующие, — с пониманием улыбнулась ему Докки.
Расставшись с Вольдемаром, она была настигнута Мари, но ловко избежала разговора с ней, направив ее к Ламбургу, а сама отправилась в буфет, чтобы выпить глоток-другой чего-нибудь прохладного перед контрдансом, который ей предстояло танцевать с Палевским. Но едва она взяла с подноса бокал с лимонадом, как к ней подошел князь Рогозин.
— Вы прекрасно выглядите, — он окинул ее привычно-дерзким раздевающим взглядом, одним из тех, которые так ее раздражали в бытность его за ней ухаживаний.
— Позвольте пригласить вас на контрданс, милая баронесса.
— Простите, я уже ангажирована.
— Тогда котильон? Только не говорите мне, что вы…
— К сожалению, — сказала Докки, надеясь, что теперь он отойдет, но князь подался к ней, схватил ее руку и горячо прошептал:
— Вы отказывали мне, но приняли ухаживания Палевского! Чем он лучше меня? Неужто и вы не смогли устоять перед его геройским ореолом?
— Не говорите глупостей, — Докки попыталась высвободить руку, но он еще крепче сжал ее. Она дотянулась до ближайшего столика и свободной рукой поставила на него недопитый бокал, уповая только, что со стороны эта сцена представляет собой обычный разговор.
— Вы же понимаете, что он скоро уедет и оставит вас? — не унимался Рогозин. По блеску глаз и раскрасневшемуся лицу князя было видно, что он выпил слишком много шампанского.
— В любом случае, к вам это не имеет никакого отношения, — умиротворяющим голосом сказала Докки и даже попыталась улыбнуться, не забывая, что за ними наблюдают находившиеся в комнате люди.
— Не имеет?! — фыркнул он. — А ведь я не просто ухаживал за вами — я предлагал вам стать моей женой…
— Но ваше предложение, судя по всему, не было принято, — раздался рядом холодный голос Палевского.
Докки вздрогнула и наконец сумела выхватить свою руку из цепких пальцев Рогозина, чувствуя себя девчонкой, застигнутой за запретным занятием.
«Что он подумает?! — вспыхнула она, оборачиваясь к Палевскому. — Он заставал меня то со Швайгеном, теперь — с Рогозиным… Нет, он не должен ревновать меня!»
— Madame la baronne, — лицо Палевского ничего не выражало, но в глазах горел опасный огонек. — Позвольте проводить вас в залу — объявили наш танец.
Докки взяла его под локоть, князь что-то пробормотал и скрылся, определенно предпочитая не связываться с генералом.
— Рогозин — ваш давний приятель? — поинтересовался Палевский.
— Не приятель — просто знакомый, — Докки вспомнился рассказ Думской, как некогда Палевский разорвал все отношения с девушкой, за которой ухаживал.
— Просто знакомый, — повторила она, надеясь, что он не заподозрит ее в намеренно подстроенной
