Алекса и барышни ахали, Мари сидела с таким торжествующим выражением лица, будто сама получила эти награды или Палевский уже стал ее зятем.
«И это все, что их в нем интересует, — с внезапно подступившим возмущением подумала Докки. — Награды, отличия, чин, количество поместий, и ни слова о том, как он заслужил все это — верной службой, храбростью, боевыми талантами…»
Она припомнила, как в свое время на все лады обсуждался подвиг Палевского под Аустерлицем. Граф, тогда еще командир полка, заменив убитого начальника кавалерийской бригады, небольшими силами бесстрашно и умело сдерживал превосходящие во много раз силы противника. Он мужественно сражался в Пруссии и Финляндии и уж верно был достоин тех милостей и признаний, которые сейчас с таким упоением перечисляли ее родственницы.
— А красив-то как! — вдохновленно подхватила Алекса. — И осанка, и стать, а глаза…
«Наконец добрались и до красивой наружности», — отметила Докки, невольно вспомнив взгляд его светлых, будто прозрачных глаз. В груди расползся тревожный холодок, а на ум вдруг пришло сравнение: «глаза, как бриллианты…»
— Удивительно, как это он до сих пор не женат и не помолвлен, — тем временем продолжала Алекса.
— Палевский — это особая история, — с видом знатока заявила Мари. — Все барышни, и не только… словом, все дамы, которые его когда-либо видели, совершенно теряют от него голову. И, признаться, я их понимаю, — мечтательно протянула она. — Но граф очень осторожен в общении с незамужними девушками, точнее, их избегает, чтобы не дать и повода подумать, будто он кого-то выделяет или за кем-то ухаживает… Говорят, он очень разборчив, — и, подавшись в сторону Алексы и Докки, чтобы ее не слышали барышни, тихо добавила: — Вроде бы он состоял в связи с маркизой Тамбильон и княгиней Жени Луговской. Княгиня чуть не собиралась просить государя о разводе, чтобы выйти замуж за Палевского, но что-то у них там не сладилось…
Докки слышала кое-какие пересуды по этому поводу и встречалась в Петербурге с двумя упомянутыми дамами. Одна — француженка, смуглая, маленького роста с гибкой изя-щной фигурой и страстными черными глазами, вторая — статная, белокурая, с синими глазами и ослепительно-белой кожей. Обе считались красавицами, великосветскими львицами и пользовались невероятным успехом у мужчин, стремящихся получить хотя бы один их благосклонный взгляд. Докки, ранее не обращавшая внимания на подобные разговоры, теперь — после того, как увидела Палевского, — была вынуждена отдать должное вкусу генерала и его умению завоевать расположение женщин.
— Не сладилось! — фыркнула Алекса в ответ на слова Мари. — Зачем ему жениться на княгине, скажите на милость, если он и так может ее получить? А в жены он себе возьмет какую-нибудь молодую и невинную девицу. Верно, выберет самую красивую, знатную и богатую, хотя… — задумчивым взглядом она посмотрела на свою дочь, Натали порозовела и довольно хихикнула.
— Не обязательно! — возразила Мари, не заметив этого мимолетного эпизода. — Палевский довольно состоятелен, чтобы позволить себе жениться и на небогатой девушке.
— На вашей дочери, например, — усмехнулась Алекса. — Да он и не посмотрит на нее, даже если вы каким-то образом сумеете ему представиться.
Мари и Ирина переглянулись и воззрились на Алексу, но та уже повернулась к Докки.
— Вам следует представить нас генералу Палевскому! — воскликнула она.
— Я с ним незнакома, — ответила Докки, оторопев от возмущенного возгласа невестки.
— Не может быть! — не поверила Алекса. — Он неоднократно бывал в Петербурге, а нынешней зимой…
— Я болела, — сказала Докки и, пытаясь оправдаться, добавила: — Как раз в декабре я простудилась и…
— Но он и прежде появлялся в свете, — не унималась Алекса.
— Но я ни разу его не встречала, — пробормотала Докки. — И не видела…
«…до сегодняшнего дня — когда он поймал ленточку этой девочки на виленской площади», — уточнила она про себя, вновь ощутив в себе этот странный холодок, хотя ее совсем не должно было волновать воспоминание о Палевском.
«Мне нет никакого дела до этого хваленого генерала, — сказала она себе. — Он — повеса, пустой и наверняка самодовольный тип».
— Он был на святочном бале у княгини Думской, — сообщила Мари с заметным ликованием в голосе, памятуя о том, что Алексы не было на этом празднике. Ларионовы — за исключением Докки — не приглашались к княгине, поскольку Елена Ивановна как-то весьма неосторожно позволила себе непочтительно отозваться о Думской, что, естественно, дошло до ушей вездесущей пожилой дамы. Сама Мари попала на бал благодаря Докки, которая попросила у княгини билеты для кузины и ее дочери.
— Тогда весь Петербург с ума сходил, чтобы увидеть его хоть краешком глаза, — злорадно говорила Мари. — Но он появился лишь на нескольких закрытых приемах да на одном бале — как раз у Думской. Мы видели его — помнишь, Ирина?! — продолжала она. — Ох, как он был ослепителен — в парадном мундире, орденах, ленте…
— Так что же вас ему не представили? — ехидно поинтересовалась Алекса.
— Но Докки же не было, — простодушно сказала Мари. — Она бы и сама с ним познакомилась, и нас бы представила. Княгиня была слишком занята своими гостями, да и он мало с кем общался, протанцевал несколько танцев с великовозрастными матронами и уехал. Кстати, Сандра Качловская совершенно неприлично преследовала его в Петербурге, а Жадова говорит, она и здесь…
— О, эта Сандра! — с раздражением заявила Алекса. — Прямо пиявка, прости меня господи!
И враз позабыв, что только ссорилась с Мари, склонилась к ней и доверительно сказала:
— Мало нам было ее в Петербурге, так она и сюда приехала, чтобы соблазнять женихов наших дочерей. Меня беспредельно возмущают все эти свободные дамочки — разъехавшиеся с мужьями жены, вдовушки, которые без стеснения завлекают мужчин в свои сети…
Докки вздохнула, а Мари, сделав страшные глаза, громким шепотом напомнила Алексе, что ее невестка потеряла мужа, поэтому не стоит так несправедливо равнять всех вдов под одну гребенку, рискуя обидеть такое скромное и невинное создание, как их любимая кузина и сестра.
Вскоре дамы разошлись по своим комнатам, и после недолгого отдыха поднялась приятная суматоха подготовки к долгожданному балу, на который они сегодня отправлялись. К назначенному времени за дамами приехали их спутники на сегодняшний вечер — барон Швайген и господин Ламбург. Разнаряженные дамы со своими сопровождающими расселись в кареты и покатили за город, в усадьбу польского князя, где намечалось столь долгожданное и многими необычайно любимое увеселение.
Глава VI
Бал устраивался местными дворянами в честь офицеров русской армии. Некий польский вельможа для этой цели предоставил свою необжитую усадьбу близ Вильны. Дорога к ней была изрыта колдобинами, наспех засыпанными землей, сад скорее напоминал лес, а сам особняк много лет не ремонтировался. В большой бальной зале пахло затхлостью и свежей краской. Свечи в бронзовых люстрах освещали потрескавшийся от времени расписной потолок, обветшалые занавеси на окнах, разодетую толпу, неспешно перемещающуюся по скрипучему узорчатому паркетному полу. На хорах настраивался оркестр, государь император смотрел на гостей бала с огромного портрета, висящего на стене. Под ним на возвышении стояла молодая девушка, изображающая Польшу. Ждали приезда живого государя.
К Докки подходили поздороваться знакомые по Петербургу, и она, пользуясь случаем, представляла им кузину и невестку с дочерьми. Вскоре к ним присоединилось семейство Жадовых, и дамы взахлеб принялись обсуждать всех присутствующих. Аннет, как всегда проявляя необычайную осведомленность, говорила:
