удовольствиях — уводите чужих женихов, вступаете в постыдные связи, становитесь притчей во языцех всего общества. Нам скоро на улицу нельзя будет выйти, чтобы на нас не показывали пальцем из-за вашего безнравственного поведения.
Докки закрыла глаза. «Все, не могу, больше не могу это выносить», — тоскливо подумала она, слыша, как в разговор опять вступила Мари.
— Может быть, Докки следует как можно скорее обвенчаться с Вольдемаром? Тогда все сплетницы замолчат, — сказала она.
— Ей вовсе не нужно выходить замуж за Ламбурга, — возразила Алекса. — Ему нужно лишь ее состояние и связи.
«Ну конечно, вы же сами рассчитываете на мое состояние, — в Докки вдруг поднялась волна негодования. — Не дай бог, оно уплывет в чужие руки».
— Алекса, вы сами всем рассказывали, что Вольдемар и Докки помолвлены. Ежели они поженятся, это будет естественным поступком, — напомнила Мари. — Графу Палевскому тогда придется оставить кузину в покое, и ее репутация…
— Я рассказывала это, чтобы к Докки не приставали другие мужчины, — перебила ее Алекса. — Но кто мог предположить, что она сама начнет поощрять ухаживания офицеров? А история с Палевским и вовсе вышла за рамки всех приличий. На глазах у всех он увел ее от Вольдемара и усадил с собой за стол. Недаром даже государь был поражен таким вопиющим нарушением нравственных устоев. Мы с maman — она, конечно, предполагает, что здесь может происходить, — считаем, что Докки следует умерить свое кокетство, вспомнить, что она вдова уважаемого генерала, и вести себя соответственно. То есть ей не подобает…
Докки встала.
— Вы мне надоели, — тихо сказала она.
Алекса запнулась и встревоженно переглянулась с Мари.
— Cherie, — невестка опомнилась и порывисто протянула руки к Докки, — сестра… Мы лишь переживаем за вас!
— Вы мне надоели, — повторила Докки. — Мне неинтересны как ваши фальшивые переживания, так не нужна и ваша лицемерная забота. Я — взрослая самостоятельная женщина и сама буду решать, как мне себя вести, с кем общаться и кого слушать.
Она прошла по гостиной, машинально потирая пальцами виски. Родственницы провожали ее опасливыми глазами и явно не ожидали, что обычно мягкая и молчаливая Докки воспротивится их увещеваниям и тем более выскажет это вслух.
— Докки, cherie, — промямлила наконец Мари. — Но ведь о тебе ходят такие разговоры…
— Да, — осторожно поддакнула ей Алекса. — А на пустом месте разговоры не возникают, как известно.
Видя, что Докки молчит, она более уверенным голосом продолжила:
— Вы дали повод и напрасно упорствуете…
— Тебе лучше нас выслушать и сделать выводы, — Мари с готовностью подхватила слова своей новоприобретенной подруги.
И тут Докки впервые в жизни вышла из себя. Она круто развернулась, отчего ее виски пронзило острой болью, и ледяным взглядом обожгла блюстительниц нравственности.
— Это вы с Жадовой начали распускать обо мне сплетни, злословить по поводу каждого моего шага! Вы не могли пережить, что мужчины обращают больше внимания на меня, чем на ваших глупых, тусклых дочерей и на вас самих, — процедила она, уже не желая сдерживаться. — Ваши зависть, ненависть, ложь мне надоели, как и ваши истерики, ваши интриги и ваше общество. Видеть вас более не желаю!
Мари и Алекса онемели. Весь их запал мгновенно пропал, едва они вспомнили, в чьем доме и на чьи деньги живут.
— Но… куда нам?! — ахнула Алекса, определенно жалея, что забылась, в праведном негодовании устроив выговор невестке. — Вы не можете с нами так поступить!
— Это вам только можно меня оскорблять и указывать, как мне должно себя вести? — ядовитым тоном спросила Докки. — Одна, — она посмотрела на Мари, — всеми правдами и неправдами вытянула меня в Вильну. Другая, — она перевела глаза на Алексу, — приехала ко мне без приглашения и притащила сюда Вольдемара, распространяя ложные слухи о нашей помолвке. Вы обе со своими дочерьми пользовались моим гостеприимством, моими связями, моими средствами, и при этом вы же за моей спиной объединились со сплетницами, поливая меня грязью и завидуя моему успеху в обществе. И еще позволяете себе устраивать разбирательство, обвиняя меня, по сути, в том, что я молода и нравлюсь мужчинам.
Докки перевела дыхание и со всей силой сцепила дрожащие пальцы, пытаясь успокоиться.
— Но все бы ничего, если б не Палевский, да? — продолжила она уже более спокойным голосом. — Действительно: как это я посмела позволить Палевскому пригласить себя на танец и ужин?! Какое преступление, какая безнравственность! А отправься я с ним на прогулку — вы меня бы сразу назвали падшей женщиной?
— Но у него несерьезные намерения, — робко отозвалась Мари. — И теперь, когда приехала его невеста…
— Приглашение на танец не является свидетельством серьезных или несерьезных намерений, — оборвала ее Докки. — Но ваше воспаленное воображение дорисовало нужную картину. Как хорошо, что приехала графиня Сербина с претензиями на руку Палевского для своей дочери, не правда ли? Пусть лучше он достанется ей, чем мне…
Докки прерывисто вздохнула, понимая, что наговорила много лишнего. «Все равно, что метать бисер перед свиньями, — подумала она. — Доказать им что-то невозможно, да и незачем…»
— Не пугайтесь, я не выкину вас на улицу, хотя вы того заслуживаете, — сказала она. — Я уеду сама. Дом оплачен на месяц вперед, до четырнадцатого июня, сегодня — первое число, так что в вашем распоряжении осталось две недели. Потом — как хотите: съезжайте или продлевайте съем.
— Но как мы это сделаем без Афанасьича?! — ужаснулась Мари.
— Он передаст вам необходимые документы, — Докки решила быть твердой до конца.
— А экипаж? У нас только дорожная карета, — вспомнила кузина.
— Оставлю вам коляску. — Сама она легко могла обойтись без коляски. Такую уступку ей было сделать нетрудно.
— Кстати, — добавила Докки, — не советую вам здесь надолго задерживаться. По слухам, которые вы так любите, в любой момент может начаться война.
— А деньги? — спросила Алекса — она привыкла получать содержание от свояченицы. — Вы же оставите нам…
— Деньги? — Докки на мгновение заколебалась, но, вспомнив, что ей наговорила Алекса, с мстительным удовлетворением сказала:
— Попросите у мужа или любимой маман — возможно, они смогут выслать вам необходимую сумму. В крайнем случае у вас найдется немало драгоценностей, часть которых вы можете заложить без ущерба для себя. Прощайте!
Она повернулась и вышла из гостиной, невольно отметив, что родственницы переживали по поводу дома, экипажа, денег, но только не о том, что лишаются ее общества. Им даже не пришло в голову извиниться перед ней за оскорбительные речи — видимо, потому, что считали себя вправе осуждать ее и обвинять во всяческих прегрешениях.
«Вот и все, — мысленно усмехнулась Докки, — небольшое увеселительное путешествие в Вильну привело меня к разрыву с кузиной, очередной ссоре с семьей, к потере репутации и сердца. Славная получилась поездка…»
Мари и Алекса еще какое-то время сидели вдвоем в гостиной, шепотом обсуждая происшедшее, потом удалились в свои комнаты, и Докки их более не видела, приказав слугам немедля собираться в дорогу. Она написала несколько коротких записок знакомым о своем отъезде и, не дожидаясь рассвета, выехала из города.
«Это не просто похоже на бегство, — размышляла Докки, глядя из окна кареты на темные пустынные улицы. — Самое настоящее бегство — и все это так и воспримут. Но мне уже все равно, кто, как и что
