Аскеза занимала в монашеском обиходе важное место, но проявлялась более приглушенно, чем в выжженных солнцем кельях еремитов, монотонность жизни которых способствовала появлению «бесовских» галлюцинаций. Хотя и внутри монастырских стен усердные духовные занятия в сочетании с сыростью, холодом и постом порой вызвали акедию на грани безумия. В «Анатомии меланхолии» Роберт Бёртон отмечает, что затворничество в комбинации с интенсивным духовным трудом и ограничениями сна и еды может стать причиной возникновения меланхолических видений. Современные исследования также подтверждают связь между крайней монотонностью жизни и галлюцинациями7.
Но жизнь в монастыре была строга. Все существование подчинялось долгу. Скука и любые порывы, кроме стремления к Богу, сурово карались (историческая и художественная литература дают нам множество подобных примеров). В такой ситуации впасть в уныние значило пренебречь своим духовным долгом. Фома Аквинский называет это состояние грехом лености: не духовной пустотой, а нежеланием делать добро по причине трудностей, с которыми сопряжено дело. Лень. Такое определение подкреплялось и ритуалом исповеди. В исповедальне человек признается в конкретных грехах, а не в абстрактных состояниях. Лень — качество, в котором можно признаться, и которое можно искупить. В отличие от чувства пустоты, которое не имело греховной субстанции, леность могла быть конкретизирована и иллюстрирована тысячью примеров.
Понятие смертного греха вышло за пределы стен монастырей и сделалось мерилом нравственности широких слоев населения. Из философской категории жизни отшельников и монахов акедия превратилась в тривиальное состояние. Благодаря поучительным книгам знание о смертных грехах проникло в среду мирян. В книгах акедию называли грехом лености и относили к ней любую халатность: нежелание учиться ремеслу, неуважение к соседу, невыполнение церковных ритуалов, сон в церкви.
Уныние стало распространенным грехом, который был наказуем. В пятом круге «Божественной комедии» Данте и Вергилий спускаются к Стигийскому болоту. Пузырится темная стоячая вода, вместе с густыми испарениями поднимаются со дна вздохи несчастных, обреченных томиться в зловонной грязи за свою лень. Рядом к деревьям прикованы несчастные меланхолики, которые при жизни плакали вместо того, чтобы радоваться.
Акедия расширила границы своего существования, теперь этим грешили не только клирики, но и миряне, причем в самых разных жизненных обстоятельствах. Несмотря на такую популяризацию, а может быть, именно благодаря ей, акедия постепенно переставала быть самостоятельной эмоциональной категорией. После Реформации понятие смертного греха отошло на второй план. Церковь потеряла единоличное право на толкование чувств. В ситуации, когда грехи получали психологическое обоснование и анализировались как феномен повседневной жизни, акедия сохраняла связь с религиозным контекстом и воспринималась чужеродным элементом по сравнению с такими человеческими слабостями, как распутство, чревоугодие, алчность и зависть.
Врачи тоже не знали, как относиться к акедии, хотя имели в своем распоряжении огромный репертуар различных диагнозов, которые ставили меланхоликам. Несмотря на сходство меланхолии и акедии, соотношение между ними продолжало оставаться неясным и неисследованным медициной. Роберт Бёртон акедию не упоминает вовсе.
Видимо, постепенно это состояние вместе со своим названием ушло в прошлое.
Куда исчезают чувства? На примере акедии можно проследить, как потерявшее культурную ценность состояние распадается на ряд компонентов и либо исчезает совсем, либо возрождается в новых категориях. В какой-то момент в XVI веке акедия разделилась на две линии. Одна — психическая (угнетенность, мрачность, отчаяние) — объединилась с меланхолией, другая — социальная (халатность, вялость, лень) — попала в поле зрения протестантской трудовой этики. Понятие лени активно эксплуатировалось власть имущими, за этот грех сурово наказывали.
Как вариант меланхолии акедия имеет несколько «уровней» и с трудом поддается определению. Чувство (подавленность) рождает состояние (скуку) и проявляется чертой характера (лень). Акедия как чувство легко узнаваема и характеризуется ощущением пустоты, которое возникает в результате сильного и длительного умственного напряжения. Среди ее симптомов часто встречаются отвращение к месту, вялость, пассивность или, напротив, лихорадочная активность, иногда сопровождающаяся прожорливостью и желанием «бежать, куда глаза глядят».
Но что конкретно стоит за названием «акедия», так никому и неизвестно.
В секуляризованном обществе это состояние сблизилось с профессионально обусловленной меланхолией, на которую обратили внимание в XVII веке и назвали болезнью учености. Бёртон называл ее misery of scholars или morbus litteratorum*. Она стала настоящим бичом университетов и привлекательным объектом изучения для наиболее амбициозных исследователей. Причин возникновения меланхолии в университетской среде было две: изолированное расположение рабочих комнат'и хроническое перенапряжение мозга8.
Дошло до того, что к группе риска отнесли всех ученых, философов, профессоров и студентов, писателей и поэтов, то есть всех,
Болезнь ученых (англ. и лат.).
кто так или иначе по роду своей деятельности связан с наукой и творчеством. Врачи разработали целый репертуар печальных симптомов: слезящиеся от чтения глаза, застой во внутренних органах от долгой работы за конторкой, проблемы с пищеварением (от неправильного питания) и даже особого рода капризную и мизантропическую меланхолию. По мнению Линнея, наиболее часто этим несчастьям были подвержены математики, физики и врачи: «когда духовный свет сосредоточивается в мозге, все остальное пребывает в темноте». Звезды медицины Тиссо и Ревелье-Париз составили по данному вопросу справочники, которые были в ходу и переиздавались в европейских странах вплоть до конца XIX века. Даже среди врачей образ меланхолического ученого стал почти нормой9.
И все-таки усталость книжного червя казалась чересчур сухой и скучной, мало похожей на глубокие и сильные переживания акедии. Даже когда в XIX веке психиатры придумали новую систему категорий, в ней не нашлось места для интеллектуального самосожжения, в лучшем случае его считали атрибутом переутомившегося или больного гения.
Об акедии вспомнили вновь в начале XX века в связи с синдромом ментальной усталости, превратившейся в феномен культуры. Акедии отвели собственную нишу — так стали называть особое меланхолическое состояние представителей культурной элиты, прежде всего писателей. В частности, Олдос Хаксли, Т.С. Элиот и В. Экелунд живо интересовались этой проблемой. Описание акедии, составленное Рольфом Лагерборгом, после Первой мировой войны приобрело актуальность для целого поколения молодых интеллектуалов и положило начало масштабному обсуждению темы экзистенциальной меланхолии. У самого Лагерборга вся жизнь состояла в решении экзистенциальных вопросов и в исступленном перекапывании глубин своей души. Его биография представляет собой интересный и мало освоенный материал для изучения процесса становления мужской интеллектуальной идентичности10.
Драматично и лихорадочно Лагерборг рассказывает: акедия часто настигает того, кто долго пребывал в затворничестве, размышляя о решении научных проблем. Человек испытывает чувство, похожее на отвращение, «все вызывает тошноту и нестерпимое страдание». Чувство это настолько сильно, что требует стремительного разрешения:
«Внутреннее напряжение увеличивается и может заставить человека бежать — без цели, без плана, бросив свои дела. И это еще спасение. Иначе навалятся неразумные желания, извращенные потребности, истерики, как от зубной боли, страхи, бешенство, подобные тем, что заставляют запойного пьяницу напиваться до потери человеческого облика, аскета — заниматься самоистязанием. Пружина натянута до отказа... В один прекрасный день она лопается. Нет желаний, кроме одного — ничего не делать. Нет устремлений, кроме стремления в небытие».
Так выглядит потеря самоконтроля, срыв. Лагерборг подчеркивает, что данное состояние не является меланхолией или широко распространенной в то время неврастенией. При неврастении человек чрезмерно занят собственной персоной, при акедии он испытывает к себе отвращение. Первой свойственна экзальтация, второй — пустота. Неврастеники капризны и «без конца копаются в физических симптомах», это состояние лечится отдыхом. С акедией дело обстоит иначе: она словно пригибает человека к земле.
