— Скажи хотя бы ее имя.
— Это лишнее. Поверь, без имени тебе будет легче. И не пытайся вернуться в наш мир, милый, тебе его не найти.
Ида повела его в ванную, раскрыла рубец под сердцем, взяла нож, облизала лезвие для дезинфекции:
— Не бойся, милый, больно не будет, у тебя там нет нервных окончаний.
Ловко отрезала синюю виноградину, оставила меньшую, с горошину величиной.
— Эту железу я оставлю, чтобы ты хоть немного любил нашу девочку. Она поможет тебе хранить тайну, ты же не хочешь, чтоб люди забрали твою дочь в зоопарк, правда, милый?
— Значит, сюда все же можно прийти?
— Сюда можно вломиться силой. Так что ты уж молчи, если желаешь нам добра.
Лева не был в родном городе три месяца, а казалось, много лет. Он вышел из самолета, постоял под августовским солнцем. Идти никуда не хотелось, единственным желанием было лечь на лавку в аэропорту и умереть. Кое-как добрел до такси, приехал домой. Повалился на диван и пролежал трое суток. Жизнь больше не имела смысла. Чесались шрамы на пальцах — заживали. Если бы так же заживала душа, горько думал Лева.
На улицу его выгнал голод. По дороге из магазина на глаза попался сине-зеленый плакат, реклама зоопарка. Из-за морд тигров и гиббонов холодно смотрела игуана в профиль.
Лева понял, что он должен делать. Забежал домой, стоя съел булку с кефиром, взял документы и отправился в городской зоопарк. В троллейбусе хотелось толкать ногами переднее сиденье, чтобы ехать скорей, не тащиться, как черепаха.
Директора он не застал. Секретарша обещала, будет через час. Лева прошелся по зоопарку, миновал когда-то любимых кошачьих, не задержался ни у белого тигра, ни у новинки зоопарка, южноамериканской кошки ягуарунди. Остановился только возле лигрицы Зиты, из-за которой носил шрам на щеке. Пробормотал:
— Бедная девочка, твои родители тоже разных племен. Почему я раньше не думал об этом? Тигры — одиночки, львы живут семьями… Папаше твоему тоже несладко пришлось.
В новом террариуме Лева еще не бывал. Постоял на пороге, сердце билось, как барабан. Оперся лбом о стекло и добрых четверть часа не спускал глаз с водяных агам. Точно знал, чувствовал, что все три ящерицы довольны жизнью и здоровы, хотя меньшей самочке не мешало бы слегка помассировать ноги.
Директору Левина просьба показалась странной:
— В зоопарке нет должности для кандидата наук, тем более генетика. Зачем вам в техники? Место-то есть, но работа тяжелая, оплачивается средне. Вы хотите с чешуйчатыми, именно с ящерицами? Ладно, попробуем, приступайте в понедельник — с испытательным сроком. Что вы, что вы, не стоит благодарности!
Техником Лев работал недолго. При нем отдел рептилий расширился, он на свои деньги покупал ящериц, проводил рекламные кампании, собирал пожертвования. Вот где пригодилось мужское обаяние — жены олигархов наперебой записывались в спонсоры. Двух лет не прошло, а Лев уже стал директором нового, быстро растущего питомника.
Он по-прежнему не ел мяса и не пил вина. Тосковал о дочери, особенно ночами. Просыпался на мокрой подушке. И хотя был биологом, отказывался верить, что таким глубоким, нежным чувством может управлять какая-то железа, синяя виноградина под ребрами. Гормоны, думал он, тут ни при чем, просто пришло мое время. И все же опасался, как бы врачи не захотели удалить железу. Впрочем, на рентгене она должна быть неотличима от обычной кисты. Рубец под ребрами исчез без следа.
Иногда Льву кажется, что алтайская сказка с драконами ему привиделась, приснилась в красочном сне. Но нет, слишком явна тоска — реальность, данная ему в ощущении.
Он день и ночь на работе. Выхаживает ящеров, как никто, у него приносят потомство редчайшие экземпляры, те, что не выживают в других руках. Коллекция летающих ящерок, в просторечии — драконов, в его питомнике самая полная в мире.
К нему ездят учиться из разных стран, привозят исчезающие в природе виды. Лева не ездит никуда — не на кого оставить ящериц. Сотрудники стараются, но все же они обыкновенные люди, они устают, хотят домой, к семьям. Питомник растет, рук не хватает, времени не хватает. Лев работает на износ и порою приходит в отчаяние. Собеседования с кандидатами в сотрудники он проводит лично.
С этим кандидатом что-то не так. Лев ему уже отказал, но тот не уходит, умоляет чуть не в слезах. Псих какой-то, маньяк, такого нанимать нельзя.
— Послушайте, у вас отличная специальность, зачем вам ящерицы? Вы никогда не работали с животными. Вы себе не представляете, как много нужно знать и уметь, чтобы работать у нас.
— Я справлюсь. Дайте мне шанс! Я буду трудиться день и ночь. Вы не пожалеете!
Лев возвращает психу папку с бумагами, тот не берет. Лев нажимает кнопку вызова охраны. Парень опускает голову и протягивает за папкой руку. Пальцы его покрыты шрамами, тонкими рубцами необычного голубоватого цвета. Он берет свои бумаги и бредет к выходу, сгорбившись, волоча ноги. Нащупывает ручку двери, никак не сообразит, тянуть или толкать…
— Постойте! — говорит ему в спину Лев. И окончательно придя в себя, добавляет: — В понедельник выходите на работу.
Юлия Налетова
Оттепель
Эси зачерпнула туфлей из лужи и расстроилась: ну вот, не удалось добрести до Яслей с сухими ногами.
В середине зимы оттепель — редкость.
И ничего хорошего, между прочим. Неплохо, что можно не растапливать печку, значит, и хворосту не таскать каждый день. Мать довольна — экономия! — и оттого ворчит меньше, тоже неплохо. Но вечно мокрые ноги — это раздражает больше ворчания.
В Яслях в такую рань еще никого не было. Птериксы спали, накрывшись кожистыми складками. Эси тихо, чтоб не устроить переполоха, взяла корм из общего ящика и понесла своему Рыжему. Пошуровала по полу: ну точно, наронял опять и перьев, и чешуй, надо бы подмести, но некогда. Что-то сильно линяет последние дни, неужели скоро взрослым станет?
Эси вздохнула. Расставаться с другом не хотелось. Но если повзрослеет, придется. Она пощупала грудь Рыжего пониже крыльев: это кажется, или в самом деле почки набухли? Если так, то при линьке точно проклюнутся.
Рыжий почмокал во сне — свежий корм учуял. Завозил крыльями: проснулся, шельмец… Эси ласково почесала погонялкой между гребнями. Здоровенная морда высунулась из-под крыла и ткнулась в кормушку. Чавканье было таким громким, что беспокойно зашелестели крылья в соседних лежках. Эси взяла щетку и, пока Рыжий заправлялся, тщательно вычистила чешую. Потом поменяла щетку на другую, с мягким длинным ворсом, и огладила маховые перья: сначала на одном крыле, потом на другом — для этого пришлось пролезть два раза под бронированным брюхом.
Высунув нос за дверь и убедившись, что по-прежнему никого нет, Эси быстро надела на Рыжего упряжь. Тот довольно заурчал, сам выполз наружу, оставалось только вспрыгнуть ему на спину и закрепиться.
Рассвело, разлившаяся Карна на востоке золотилась под первыми лучами.
