Здесь все было, как в школе-семилетке, да еще изучали основы агрономии, ветеринарии, кооперирования сельского хозяйства. Все, что ребята слушали на уроках, закреплялось работой на подсобном хозяйстве, экскурсиями на мельницу, кожевенную и пимокатную мастерские, маслобойню. «Знай и умей!» — было главным девизом.
Жизнь в ШКМ основывалась на инициативе. Самоуправление, самообеспечение, самообслуживание, самодеятельность — этому здесь учили. Каждый отвечал за конкретное дело. Гриша Кравченко, например, ухаживал за лошадью; Агния Заикина чинила одежду для ребят — ей швейную машинку купили. Был свой садовник и ответственный за огород, в детском саду — няни. Способные ребята быстро выдвигались в лидеры.
Учащиеся проходили практику по всему циклу сельскохозяйственных работ. Каждый умел запрячь лошадь, вспахать и заборонить поле, посеять зерно и многолетние травы, посадить картошку, морковь и огурцы, скосить траву и уложить сено в стог так, чтобы его не промочил дождь, засыпать по-научному на хранение зерно, картошку и овощи, составить рацион для коровы и лошади.
В общежитии при школе не было платных работников. Только на кухне «властвовала» повариха тетя Паша. Под ее началом ребята по очереди носили воду и дрова, чистили картошку, резали свеклу на паренки, раскатывали тесто на лапшу, пекли хлеб, мыли посуду, делали уборку в комнатах.
Курс наук давался нелегко. Не хватало учебников, наглядных пособий, тетрадей, карандашей. Вместо чернил разводили сажу, отжимали свекольный сок. Домашнее задание готовили звеньями: пять-шесть человек занимались по одной книжке, и нередко сообща отвечали учителю. Важно было в каждом звене иметь способного и ответственного ученика, который бы вел за собой остальных. Гриша Кравченко как раз был одним из таких. Учителя просили его «взять на буксир» то одного, то другого отстающего. И он никогда не отказывался.
Как-то на уроке Павел Григорьевич Боросан вызвал Федора Тюфтина к доске:
— Давай-ка, Федя, порешаем задачку.
Федору трудно давалась математика и, идя к доске, он жалобно попросил:
— Во дворе ребята дров напилили, Павел Григорьевич, можно, я вместо решения задачи их сейчас пойду расколю и в поленницу сложу.
Класс грохнул от хохота.
Тюфтин долго потел у доски, но задачу так и не решил.
Вечером группа собиралась в кино. Попасть на него считалось целым событием. Поэтому в интернате царило приподнятое настроение. И только Тюфтин сидел печальный и никуда не спешил.
— Ты чего это скис, Федя? — спросил его Кравченко.
— А чему радоваться? Послезавтра математика, а я не представляю, с какой стороны к задачкам подступиться. Ну, как я отвечу Павлу Григорьевичу?
— Дело серьезное, но печаль делу не помощница. Тащи-ка свои задачки сюда, сейчас и порешаем вместе.
— Тебе-то зачем из-за меня тут сидеть, когда все в кино идут?
— Кино — это не главное в жизни дело. Сказал тебе, неси сюда задачи, значит, неси, мне тоже полезно их порешать. Вот и подумаем вместе.
Два вечера вместе корпели они, перерешали не один десяток задач.
На уроке математики Боросан внимательно посмотрел на Федора и спросил:
— Ну, а сегодня, Тюфтин, задачу будешь решать у доски или сразу дрова пойдешь колоть?
Веселый гомон поддержал шутку учителя. Но всем на удивление Федор вышел к доске и бойко решил две задачи.
С тех пор Тюфтин уверенно держался на уроках математики и в хвостистах больше не числился. Правда, с Григорием Кравченко они еще не раз засиживались за задачками допоздна.
В школе работали различные кружки. При литературном регулярно выходила стенгазета, редактировал ее Гриша Кравченко. Ни одно заметное событие не проходило мимо ребят. Как-то для подсобного хозяйства на базаре купили Пегана, упитанного коня, и породистую корову-сименталку Маньку. При осмотре животных ребята заметили, что конь не только пегий сам, но и глаза у него разного цвета: один голубой, другой карий, а у коровы короткий хвост. По этому поводу было много шуток и острот. А на следующий день в стенгазете красовались куплеты ученика Миши Колова:
Возле газеты толпились ребята и учителя, слышался смех и возгласы одобрения: «Молодец Колов, славно сочинил!»
За редактором замечали «особую слабость» к книгам. И хотя урок с потравой он не забыл, но с книгами часто засиживался за полночь. Когда дежурный по интернату предлагал ему кончить чтение и пойти спать, он вежливо просил:
— Разреши, друг, еще несколько минут, как раз дошел до самого интересного. — А когда дежурный снова напоминал, что пора спать, Гриша извинительно говорил:
— Понимаешь, не смог оторваться, ты уж прости, каждая страничка затягивает, и все тут.
Большой популярностью в школе пользовался технический кружок. Старостой в нем был Анатолий Воронин, посвятивший впоследствии всю свою жизнь инженерному делу. Здесь, изучали устройство сенокосилки, жатки-самосброски, сноповязалки, молотилки, выполняли несложные кузнечные работы.
Когда в коммуну пришел первый трактор, кружковцы отправились туда на экскурсию познакомиться с невиданной раньше машиной. Дело осмотром и беседой не кончилось. Миша Колов, которого в школе считали больше поэтом, чем механиком, по возвращении пошел к Маляревскому с просьбой отпустить его в коммуну учиться на тракториста. Просьбу его Михаил Константинович удовлетворил. И Колов до следующего учебного года был вначале стажером, а потом самостоятельно работал на тракторе в деревне Каминке.
Не было отбоя от желающих посещать занятия санитарного кружка. Верховодили в нем девушки, а занятия вел сельский фельдшер Василий Иванович Бутаков. Здесь учились делать перевязки, оказывать первую помощь при ожогах, при спасении утопающих, изучали санитарное дело и самогигиену. Кружковцы часто бывали в больнице, помогали фельдшеру перевязывать больных. Игры-занятия санкружковцев проходили обычно весело. Как-то на занятиях роль раненого бойца выпала на долю Гриши Кравченко. Девочки наложили ему шину на ногу, забинтовали голову, сделали перевязку кисти руки и на носилках отнесли «раненого» в спальню.
— Теперь я спасен, — веселился Гриша. — Спасибо зам за помощь, дорогие сестрички Оля и Дуся!
Знания, полученные в кружке, ребята несли в села, когда летом разъезжались на каникулы. Они проводили беседы, нередко сами оказывали помощь людям.
Летом 1927 года в Курганском уезде развернулась кампания по сбору средств на постройку авиаэскадрильи «Наш ответ Чемберлену!» Было решено собрать деньги на самолет «Уральский крестьянин» и передать его в дар Красной Армии. Звериноголовцев до крайности удивил поступок инвалида Александра Нохрина из деревни Мочаловой. Он внес на самолет последний рубль и призывал всех через газету «Красный Курган» последовать его примеру. Он писал:
«С трудом я наскреб этот рубль, остался без муки, но жертвую его без жалости для дела укрепления обороны страны».
Гриша и Федот Кравченко пасли одно лето коров в Мочаловой и знали Нохрина — обыкновенный крестьянин, а вот в газете пишет!
Маляревский зачитал ребятам обращение земляка-патриота и призвал в ответ на происки
