восточного Гиндукуша. Такой лазурит изумительного глубокого синего оттенка особенно ценился на Арабском Востоке и в Китае, но вывозился также в Европу и Малую Азию. На золотой пластинке верхнего конца большого креста хорошо читается надпись в технике граффити — «Исусъ». Она процарапана, видимо, самим владельцем вещи.
Второй, меньший по раз мерам крестик, сделан из розового мрамора. На его золотых оковках выполнена традиционная надпись — «Исусъ Христос» и «Ника» (Победа). Скорее всего, привозные камни были окованы русским ювелиром: об этом свидетельствует техника черни с гравировкой и особенности начертания имеющихся на крестах надписей. Эти уникальные изделия представляли собой немалую ценность и, наиболее вероятно, являлись родовой реликвией. На территории, занятой ныне Патриаршим дворцом, были выявлены остатки усадеб конца XII — начала XIII столетия. Возможно, что владельцем одной из них и был обладатель этих дорогих привозных изделий. Подобные кресты изготавливали в Византии, и патриарх одаривал ими знатных прихожан. Аналогичные изделия из поделочных камней довольно часто встречаются в кладах Киева, Старой Рязани и других древнерусских городов.
Другая находка того же времени оказалась в самом Успенском соборе — главном храме Кремля, возведенном на месте более ранних зданий. При реставрационных работах в 1966 году внутри собора под наблюдением археологов был вскрыт пол. И в шурфе у его юго-восточной стены, в перекопанном грунте был обнаружен небольшой клад, состоящий из четырех серебряных височных колец вместе с дужкой пятого и обрывком женского головного убора. Любопытно, что на проволочные колечки было нанизано по три металлических бусины, обработанных в технике скани и зерни. Именно такие украшения были широко распространены в Южной Руси и наиболее часто встречаются в синхронных кладах древнего Киева. Они никак не связаны с погребениями в соборе. Мало того, в этом же слое находилась монгольская железная стрела ромбовидной формы, однозначно указывающая на причину появления клада.
Эти находки являются прямым отголоском кровавых событий зимы 1238 года. Они позволяют добавить очередной штришок в картину гибели ранней Москвы. Скорее всего, женщина, киевлянка по рождению или жена княжеского дружинника, во время осады города в последний момент заложила под плитку пола свои украшения вместе с головной повязкой. В ее печальной судьбе можно не сомневаться. Однако, сама того не подозревая, она отправила безымянную весточку о себе, которая спустя семь столетий все же дошла к потомкам.
Гораздо более крупный клад такого же типа был найден 17 мая 1988 года в 100 метрах от Спасских ворот, на глубине 5 метров. Его случайно обнаружили военные строители во время земляных работ. Трудно представить, каким чудом он сохранился на этом участке Кремля, где за прошедшие годы различные постройки из дерева и камня неоднократно сменяли друг друга. Показательно, что фундамент последней из них, здания 30-х годов XX века, находился буквально в сантиметрах от сокровища.
Рабочие сообщили о находке археологам, которые незамедлительно появились у котлована и тщательно все проверили. Они установили, что первоначально клад находился в каком-то коробе, спрятанном в небольшой ямке, слегка затронувшей материковый песок. От короба мало что осталось: только маленькие кусочки истлевшего дерева да две позеленевшие медные ручки. Сам же клад состоял из почти 300 предметов: различных мужских и женских украшений — браслетов-наручей, перстней, височных колец, подвесок-колтов, застежек, круглых медальонов и бус, а также слитков-гривен и рукояти ножа из моржовой кости с серебряными пластинками по концам. Этот нож был положен явно с магической целью — охранять сокровища. Все вещи были спрятаны также в 1238 году во время штурма города монголо-татарами. За прошедшие столетия серебро почернело так, что первоначально не вызывало никаких ассоциаций с драгоценным металлом.
Древнерусский браслет-наруч
Музейным сотрудникам, реставрировавшим находки, их трагическая судьба стала понятна почти сразу. По их собственному признанию, все украшения клада обладали мощной отрицательной энергетикой. Женщины-реставраторы утверждали, что «от них исходила какая-то чернота», и к концу работы они становились какими-то угрюмыми и злыми.
— Вроде удовольствие, радость, счастье, что мы нашли клад, о котором даже не мечтали. А какое-то такое неприятное ощущение оставалось в душе, — делилась впечатлениями одна из них. — А потом пришли к выводу, что, вероятно, научными методами это не объясняется, но чисто интуитивно поняли, что когда люди прятали клад — им было страшно. Ведь монголы ворвались в город, все горело и рушилось, кругом враги…
Реставраторы убедились, что ощущение, с которым хозяева поспешно закапывали этот клад, каким-то образом передавалось им — ведь именно они спустя столетия впервые держали в руках спрятанные ценности. Лишь после их окончательной и длительной зачистки эти прекрасные находки очистились от негативной энергетики. По общему мнению, сейчас они только радуют глаз.
Когда я узнал об этом, в очередной раз понял, что не только мне приходилось ощущать мистическую и необъяснимую пока энергетику обнаруженных древностей. В свое время мне пришлось реставрировать бронзовые вещи из кургана киммерийского вождя. Процесс очистки был кропотливым и медленным: надо было постоянно менять раствор, в котором лежали предметы, осторожно очищать их мягкой щеточкой, долго держать под проточной водой и вновь закладывать в банку с чистым раствором. В результате химической реакции бирюзовая бронза постепенно приобретала благородный золотистый цвет. Ежедневно я находил на ней все новые и новые детали: характерные стертости, следы мелкого ремонта и погрешности отливки. Бронза медленно открывала тайны своего изготовления и длительного использования. Когда я брал в руки удила и бляхи, то буквально чувствовал шершавые ладони киммерийских воинов и мастеров. До сих пор на сенсорном уроне помню это удивительное, ни с чем не передаваемое ощущение энергии и тепла чужих незнакомых рук…
Этот кремлевский клад серебряных украшений XII — начала XIII века входит в десятку самых крупных и интересных комплексов, когда-либо находимых в древнерусских городах. Он оказался очень интересным и разнообразным по составу вещей. Здесь не только изделия русских мастеров, но и восточный золотой перстень с арабской надписью, и украшения древних викингов X–XI веков, и сосудик из раковины теплых южных морей, и многое другое.
Их изучение показало, что, скорее всего, клад был оставлен кем-то из семьи московского князя Владимира Юрьевича — ведь мужские серебряные браслеты и бармы (крупные медальоны, составлявшие вместе с бусинами и подвесками ожерелье) — это украшения, достойные лишь княжеских плеч. Причем здесь больше мужских, чем женских, вещей, и все они разного типа. Не исключено также, что это своеобразная казна княжеской семьи, которая долго собиралась и передавалась из поколения в поколение на протяжении многих лет. Спрятанный в трагические для города дни клад заставил по-новому взглянуть не только на события тех лет, но и пересмотреть общепринятые взгляды на историю ранней Москвы.
Бармы — дорогие ожерелья с медальонами — носили только русские князья. Рисунок А. Чебыкина (Киев)
Долгое время считалось, что будущая столица в те годы была глухим маленьким городком, затерянным в лесных дебрях у слияния двух рек. Но благодаря открытию домонгольских кладов в Кремле перед нами предстает не маленький форпост на южной границе Владимиро-Суздальской Руси, а городской центр, феодальная знать которого располагала уже значительными богатствами. Предметы из кладов настолько богаты и великолепны, что позволяют говорить об очень высоком статусе их владельцев. Кто же они?
Для того чтобы узнать хотя бы некоторые имена, обратимся к письменным источникам. Они сообщают, что, разгромив Рязань, монголы пошли на Коломну, а затем направились к Москве. Русские летописи и восточные хроники говорят об упорном сопротивлении защитников города. Его осада заняла, по одним данным, три, по другим — пять дней. Осаждавшим даже пришлось применить метательные орудия для взятия укреплений.
