Хейниш.
Вилли раскрыл папку и положил на стол только одну переведенную статью.
— Господин оберштурмбанфюрер, считаю, прежде всего надо обратить внимание на это…
Хейниш уселся в кресло и взял листки обеими руками. Читал, опираясь на локти.
— Что такое? — вдруг поднял на адъютанта глаза. — «…Контрударом Красная Армия достигла успеха и продвинулась в районе…» Что эти идиоты пишут? «…Часть населения уклоняется и пытается оказывать сопротивление оккупационным властям…» Какой кретин это редактировал?
— Господин Шныряев, — коротко доложил Майер.
— Сейчас же едем в редакцию! — Хейниш тяжело прижал широкой ладонью полированный стол. — Готовьте машину, Вилли. И предупредите редактора, чтобы ждал нас на месте. Я научу эту русскую свинью!.. Разыщите шарфюрера Бергер — нам понадобится переводчик. Где она сейчас?
— В гостинице. На месте.
— Итак, за дело, Вилли! Даю вам полчаса. Папку оставьте мне.
Фрейлейн Кристина Бергер краем уха слушала утреннее сообщение берлинского радио. Как и в прошлые дни, не говорилось ничего конкретного. Вместо фактов повторялись заученно оптимистические сентенции:
— …Случайные успехи, достигнутые зимой русскими, не имеют стратегического значения, достойного внимания, и будут легко ликвидированы во время первого же летнего удара вермахта!
Кристина немного отогнула черный прямоугольник, закрывавший окно, чтобы хоть на несколько минут полюбоваться дневным светом. Снаружи было безоблачно, но синеву неба затягивало прозрачной кисеей, и это предвещало неустойчивую погоду.
В дверь номера тихо постучали. Шарфюрер Бергер со вздохом прикрыла свет черным картоном, выключила радио и только тогда проговорила:
— Прошу!
Вошел Вилли Майер. Свежевыбритый, пахнущий духами, улыбчивый
— Доброе утро, фрейлейн! Вы прекрасно выглядите… На этом черном фоне ваша золотая головка просто ошеломляет! Эх, нет на вас Рембрандта — он любил такие классические контрасты с глубоким, сникающим во мраке фоном.
— Здравствуйте, Вилли! Вы, как всегда, начинаете служебный день с комплиментов. Вам самому не надоедает?
— Привычка! — легкомысленно пожал плечами оберштурмфюрер. — Вы, Кристина, выработали у меня, словно у верного пса, безусловный рефлекс. А говорить комплименты молодым и симпатичным дамам — одно удовольствие.
— Вилли! Вы мне заморочили голову!
— Уже исправляюсь, фрейлейн! Поэтому объявляю приказ: через десять минут будьте готовы, чтобы сопровождать господина Хейниша в редакцию местной газеты. Шефу не терпится потолковать с редактором.
— А что случилось? Знаете?
— Хм„— усмехнулся Майер, — Знаю ли?.. Спросите лучше у шефа, если хватит смелости.
— А вам не кажется…
— Мне никогда не кажется, так как я не принадлежу к пророкам. А вот вы в последнее время проявляете излишнюю любознательность.
Это прозвучало уже как предостережение. Пока что дружеское. Пока что…
— Если не хотите отвечать, — спокойно заметила Кристина, — считайте, что я ни о чем не спрашивала.
— При чем здесь хочу или не хочу? Неужели вы еще не усвоили простую истину: в нашей фирме слишком любознательные сотрудники в лучшем случае долго не служат, в худшем — мало живут.
— Не преувеличивайте, Вилли, и не запугивайте, — холодно отрезала Кристина. — Я имела право спросить, поскольку речь идет об исполнении моих служебных обязанностей. И я вновь спрашиваю вас: о чем, собственно, речь?
— Согласен, вопрос уместен. А речь идет о Шныряе- ве, это фамилия редактора. Дело вот в чем. Оберштурмбанфюрер считает, что в последнем номере местной газеты для русских изложены факты, которые противоречат имперской пропаганде и могут вызвать нежелательные для оккупационных властей эффекты. Предполагается весьма серьезный разговор на эту тему.
— И мне отведена определенная роль?
— Вы нужны Хейнишу только как переводчица.
Когда ехали в радакцию, Майер поинтересовался:
— Господин оберштурмбанфюрер, аресты предусматриваются?
— Решим на месте, — отмахнулся Хейниш. — Вызвать охрану — не проблема.
— Могу ли я спросить, — не унимадся Вилли, — в каком ключе будет вестись разговор со Шныряевым?
— В этой стране для всех туземцев один ключ, — Хейниш поучительно поднял палец. — Запомните это навсегда, Вилли!
— Какой же?
— Страх! Униженный раб уважает даже свой ошейник с именем хозяина. — Он обернулся к шарфюреру Бергер. — Уверен, что вы, фрейлейн, убедились в этом, когда дрессировали своего пса. — И меланхолически закончил: — Разница лишь одна — пес благодарен вам навсегда, а от двуногой твари этого благородного собачьего чувства не жди. Для двуногих рабов нужны пули и виселицы, как в Древнем Риме нужны были карательные кресты для профилактических распятий. Не стоит пренебрегать классическим наследием! Иногда достаточно лишь изучить и усовершенствовать исторический опыт.
Редактор газеты встретил прибывших подобострастно.
— Рад вас видеть, госпожа и господа! — сказал он на вполне сносном немецком языке, чем освободил Кристину от перевода. — Прошу садиться, — угодливо пододвинул мягкие кресла к столу, не забыв сдуть невидимые пылинки, — Чем обязан?
Это был физически сильный, крепко сбитый человек, несколько отяжелевший, но этот недостаток хорошо скрывал плотно пригнанный к телу офицерский мундир РОА. Железный крест вызывающе блестел на широкой груди.
Хейниш внимательно оглядел помещение. Кабинет, пожалуй, слишком просторный для унтерменша. Широкий полированный стол со старинным креслом для хозяина стоял в центре, в простенке между окнами. Напротив, полукругом, явно реквизированные кожаные кресла. Не стулья или табуретки, как в местных управах, а кресла. Очевидно, хозяин кабинета тяготел к роскоши и комфорту
На стене слева — цветные портреты фюрера в простой коричневой форме штурмовика времен борьбы за имперскую власть и чернорубашечника дуче. Справа красовался портрет самого редактора — увеличенная фотокопия с агитационной листовки.
Были и плакаты — бравый, отзывчивый и сентиментально растроганный вояка вермахта ласково кормит русского изможденного ребенка с бледным личиком и голодными глазенками. Между прочим, в дополнение к этой плакатной фантазии существовало еще осмотрительное предостережение рейхсминистерства пропаганды: плакат с кормлением пригоден только в местностях, где население еще не дохнет от голода.
В углу, на журнальном столике, — стопка брошюр.
— Господин Шныряев, — без всякого предисловия сразу взял быка за рога Хейниш, — не кажется ли вам, что материалы вашей газеты не отвечают интересам оккупационной власти?
— То есть как? — всполошился «крестоносец». — Не может быть!
— Не болтать! — оборвал его Хейниш. — Материалы вашей газеты производят на читателя нежелательный эффект. Возникает вопрос: не специально ли создаются подрывные контрасты? Или, быть может, вы считаете, что ваши читатели слепы и чудодейственно прозревают лишь тогда, когда держат в руках вашу газетку? Неужели вам не известно, что за словом «сопротивление» должно стоять слово «расстрел»?
Но «господин» Шныряев, к удивлению, и бровью не повел. Он даже осмелился угодливо
