Есеня поднял голову — испуганно, затравлено. В запавших глазах его — в янтарных глазах Надежи — плескалось отчаянье, взгляд бегал по сторонам, словно искал спасения, выхода. Губы стали кровавым пятном, и на них четко отпечатались глубокие следы зубов. Он увидел Жмура, немного успокоился и хрипло произнес:
— Здорово, бать…
— Сынок… — только и смог выговорить Жмур.
Опухоль в груди задавила дыхание. Он почувствовал, что сейчас внутри него что-то лопнет, как будто прорвется нарыв, ему стало страшно. Невыносимая, распирающая боль била в грудину с каждым ударом сердца, и сердце стучало редко и глухо.
— В колодки его, — равнодушно бросил Огнезар, — сечь.
Есеня втянул голову в плечи, и на глазах его показались слезы. Ему было страшно! Он дрожал, когда стражники зажимали его руки колодками, и захлестывали ноги ремнем. Воспаленные рваные раны, оставленные кнутом — старые и свежие — тянулись вдоль тела, и Жмур с ужасом понял, что его собираются хлестать прямо поперек них.
— Что вы делаете… — прошептал Жмур, — он же еще ребенок.
Никто не отреагировал на его слова. Палачи сняли со стены две узловатые веревочные плетки и, прежде чем начать, намочили их в воде — соленой воде, можно было не сомневаться.
— Уй, — тонко вскрикнул мальчик, как только безжалостная плеть опустилась на истерзанную спинку, — уй!
Жмур почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он всегда молчал, его волчонок. Он никогда не просил пощады. Он и теперь успел закусить губу, и больше не вскрикивал, только стонал, скулил, как маленький щенок. И слезы его капали на пол из зажмуренных глаз. Судорога пробегала по его телу от каждого удара, он сжимал кулаки, и рвал стиснутые колодками запястья. Не сильно — сил у него не было. По спине побежала кровь, и Жмур увидел, что она красная.
— Пока хватит, — сказал Огнезар.
Есеня молча плакал, когда тот поднял его голову за челку.
— Ну? Понравилось?
Мальчик ничего не ответил, и глаз не открыл. Его губы тряслись, и было слышно, как стучат зубы.
— Добавьте еще, — велел Огнезар, — сильнее.
И они добавили. Сильнее. Его стоны иногда срывались на крик — долгий, хриплый и отчаянный. Иногда надрывное рыдание сотрясало его тело, иногда приоткрывались глаза, и Жмур видел нечеловеческую муку под прозрачными слезами.
— Хватит, — велел Огнезар, когда кровь полилась на пол ручейками, — у тебя есть полчаса, Жмур. Попробуй убедить его, может, он послушается здравого смысла.
Они все же освободили его от колодок. Есеня всхлипывал, громко, по-детски, когда они уходили и закрывали за собой дверь. Сердце Жмура сжалось спазмом, как маленькая птичка в большом кулаке.
— Сынок, — Жмур протянул дрожащую руку к голове Есени и едва коснулся пальцами его волос, — сынок…
— Так больно, бать… — прошептал он сквозь слезы.
— Мой мальчик… что же они делают…
— Бать, ты не переживай. Я же ничего им не сказал. И не скажу.
— Волчонок ты мой. Я… я помогу тебе.
— Водой полей… на спину. Соль ест…
— Да, да, конечно, сейчас.
Жмур зачерпнул ковшиком воды из бочки и осторожно вылил ее на окровавленную спину, обнажая рваные раны. Мальчик зарычал от боли и выгнулся.
— Щас… — шепнул он сам себе, — щас будет легче… Щас… уйййй!
Жмур присел перед ним на колени. Можно не сомневаться, что благородный Огнезар слышит все, что тут говорится. И, наверное, видит. Откуда? От двери? Наверное, не со стороны окон. Жмур слегка отвернул рукав рубахи, и прикрыл его с трех сторон другой рукой, обнимая голову сына. Тот кивнул одними глазами, и Жмур спрятал записку.
— Бать, — шепотом спросил Есеня, — а как пишется «ПОЛОЗ» или «ПОЛАС»?
— «ПОЛОЗ», — так же тихо ответил Жмур.
Сын долго и пристально смотрел в его глаза, и Жмур знал, что он там ищет. Он ищет ответ на вопрос — предаст его отец или нет. Жмур не стал ни кивать, ни качать головой. Он и сам не знал, можно ему верить или нет. Он еще не решил.
Есеня попытался подняться, потянул к нему изуродованные руки, и Жмур подхватил его в объятия, усадил, шепча:
— Мой волчонок…
— Если ты выдашь меня, все напрасно, — шепнул ему сын в самое ухо, — не выдавай меня.
Он должен обмануть благородного господина.
— Я спасу тебя, — уверенно ответил Жмур. Он еще не знал, как он это сделает, он еще не решил, кто из этих двоих — Полоз или Огнезар — на самом деле желают ему добра.
— В сарае у Бушуюхи, зарыт под сеновалом, — еле слышно прошелестел голос Есени.
Жмур выдохнул с облегчением. Мальчик ему поверил. И теперь нужно решать. Через три дня, которые обещает Полоз, или прямо сегодня, сейчас, как говорит Огнезар.
— Ну расскажи мне, как ты… Что с тобой… — немного громче, но все же тихо сказал Жмур.
— Я хорошо, бать. Ты не переживай, — Есеня прижался к его груди, как будто искал на ней защиты, — ты не смотри, что я плачу, здесь и взрослые мужики ревут белугой…
— Ты плачь, сынок, плачь, — Жмур вздрогнул, — ты сильный.
Он должен вытащить его отсюда, любой ценой и как можно скорей. Полозу нужен медальон, и он мог оговорить Огнезара, ему это ничего не стоило. Но… никогда еще преступники не выходили из тюрьмы просто так… Никогда. Если медальон окажется у Огнезара, Есеня пойдет домой совсем не таким. Он никогда больше не засмеется, и никогда не будет плакать. Он никогда не увидит мира сквозь раскаленный металл.
— Я только железа очень боюсь. А все остальное — ерунда.
Жмур болезненно скривился. Лучше бы мальчик этого не говорил. Хвастается. Он и здесь хвастается, он же ребенок, маленький ребенок! Выполнив доверенное ему Полозом, Жмур машинально продолжал выполнять то, что требовал от него Огнезар. Только нарыв внутри стал пульсировать, и из подсознания выплыла мысль: это сделает страдания Есени еще более мучительными.
— Ты расскажи им, — Жмур кивнул и показал глазами на дверь, — расскажи, и они перестанут. Вот увидишь. И я отнесу тебя домой. Прямо сейчас.
— Домой… — шепнул Есеня.
— Да. Сынок, расскажи. Они же замучают тебя.
— Домой, — снова шепнул он и у него по щекам снова побежали слезы.
Жмур скрипнул зубами. Благородный Огнезар хотел этого. Он хотел, что бы его мальчик плакал. Он хочет сделать его боль невыносимой. Полоз прав. Но три дня Есеня не выдержит. А если выдержит — их не выдержит Жмур.
— Я хочу домой… Я хочу к маме… — расплакался Есеня еще сильней, — бать, забери меня отсюда, забери… Я хочу домой! Я хочу домой!
— Заберу, — уверенно сказал Жмур. Так или иначе — он его заберет.
— Я не могу больше, забери меня! Батя, я не могу больше! Я устал, я не могу!
— Заберу, — повторил Жмур, глядя, как измученное тело сына сотрясают рыдания.
— Батя, миленький, пожалуйста, забери меня! — кричал мальчик исступленно, кричал громко и хватался за рубаху Жмура изуродованными пальцами, — батя, я устал, я не могу больше тут! Я хочу домой!
— Если ты расскажешь им, где медальон, они тебя отпустят.
Зачем Жмур сказал это? Так хотел благородный Огнезар. Есеня посмотрел на него глазами, полными слез, и покачал головой.
— Но есть еще один способ, — немного тише сказал Жмур, — я передам разбойникам, где ты его спрятал, и они его заберут. Ты можешь мне доверять.
Есеня захлопал ресницами, ничего не понимая.
— Ну? Или ты мне не веришь?
Мальчик смотрел на него долго, пристально и испуганно. И Жмуру очень хотелось ему все объяснить: он сделал то, о чем просил Полоз, а теперь делает то, чего хочет Огнезар. В голове мелькнула горькая, отчаянная мысль: «Твой отец — ущербный, парень. Он делает только то, что ему велено. Он не умеет думать сам». Лицо Есени просветлело, и он усмехнулся окровавленными губами.
— Я не верю тебе и ничего не скажу, — ответил он чуть громче, чем следовало.
— Ну почему, сынок? Я же твой отец. Неужели ты думаешь, что я тебя выдам?
— Ты ущербный. Ты… ты с ними заодно, — Есеня отвернулся и попытался освободиться от объятий. Он оказался умней своего отца, он сделал все, чтобы Огнезар поверил Жмуру. Он понял, какую роль играет отец, и подхватил игру на лету. Он очень умный, его мальчик.
— Сынок… пожалуйста. Это твой единственный шанс.
Есеня покачал головой.
Жмур не знал, когда пора закончить. Хватит? Или благородный Огнезар хотел чего-то еще? Они продолжали этот бессмысленный диалог, пока дверь в застенок не открылась.
— Я думаю, вы поговорили достаточно, — Огнезар посмотрел на Жмура так внимательно, что тот испугался — он что-то сделал не так?
— Я… — начал он в свое оправдание, но Огнезар с презрением махнул на него рукой.
— Ничто так не помогает упрямцам, как жалость близких, — изрек он, глядя на Есеню, — и если ты не хочешь нам сказать, где медальон и отправиться
