Ямато-моногатари

он очень затосковал и сложил:

Икэ ва наво
Мукаси нагара-но
Кагами нитэ
Кагэмиси кими-га
Наки дзо канасики

Пруд все еще,
Как и прежде,
С зеркалом схож,
Но тебя, смотревшегося в пруд,
Не стало – и как это горько![190]

73

Один человек был назначен наместником далекой провинции, и Цуцуми-тюнагон ждал его, чтобы устроить ему пышные проводы, но до заката он все не шел, и тогда Цуцуми-тюнагон послал сказать ему:

Вакарубэки
Кото мо ару моно-во
Хинэмосу ни
Мацу то тэ саэ мо
Нагэки суру кана

Расставанием с тобой
И так душа полна,
Но оттого, что весь день
Жду тебя, еще горше
Я вздыхаю —

так говорилось в послании, и тот в волнении поспешил прийти.

74

Тот же тюнагон повелел вырыть и пересадить ближе к главным палатам своего дворца росшее поодаль дерево вишни. Деревце заметно привяло, и тогда:

Ядо тикаку
Уцуситэ ухэси
Кахи мо паку
Матидохо-ни номи
Миюру хана кана

Ближе к дому
Пересадил я
Напрасно.
Верно, это цветы, что
Лишь издалека видеть можно[191] —

так он сложил.

75

И вот тот же тюнагон, когда одного человека, бывшего в чине куродо[192], назначили наместником Кага, однажды ночью очень, жалел о расставании с этим человеком и сложил:

Кими-но юку
Коси-но сираяма
Сирадзу то мо
Юки-но манимани
Ато ва тадзунэн

Хоть еще я не знаю
Той белой горы Сираяма в Коси,
Куда ты уезжаешь,
Но в снегу постепенно
По следу твоему я отыщу ее[193].

76

Принцессу Кацура навещал в ее доме Ёситанэ[194], и вот мать ее, фрейлина королевской опочивальни, прослышав об этом, однажды заперла ворота, а Ёситанэ, весь вечер простояв в мучениях, собрался домой, промолвив: «Так ей передайте», и через щель в воротах произнес: