Когда ту же фрейлину навещал Дзайтюдзё[432], как-то он сложил и послал ей:
Аки хаги-во Иродору кадзэ-но Фукинурэба Хито-но кокоро мо Утагаварэкэри Осенние кусты хаги В алый цвет красящий ветер Подул, И сердце Охвачено сомнениями[433] — так гласило послание. В ответ она:
Аки-но но-во Иродору кадзэ ва Фукину томо Кокоро ва карэдзи Кусаба наранэба Осенние поля В алый цвет красящий ветер Пусть и подул, Но сердце не увядает, Оно ведь не трава[434] — так сложила. И вот перестал он ее навещать, а как-то послал к ней человека с просьбой сшить ему одежду. К тому же он приписал: «Некому мыть мои одежды, и я в затруднениях. Прошу вас снова заняться этим». Фрейлина ему: «Виною здесь ваше переменчивое сердце»:
Охонуса-ни Наринуру хито-но Канасики ва Ёру сэ томо наку Сика дзо наку нару Тому, кто привык К жертвоприношениям Онуса, Если взгрустнулось — Так это лишь потому, что не стало Потока, [куда бросают Онуса][435] — так она сказала. А тюдзё:
Нагару томо Нани то ка миэму Тэ-ни торитэ Хикикэму хито дзо Нуса-то сиру раму Хоть и плывет, Но что это – можно ль увидеть? Только тот, кто в руке это держит И несет, Может наверное знать, что это – нуса![436] — так сказал.
Нарихира, когда он был в чине тюдзё, во времена, когда Нидзё-но кисай-но мия[437] еще не служила императору, а была просто девицей из благородного рода, навещал ее, и вот как-то послал он ей пучок морских водорослей хидзики и приписал:
Омохи араба Мугура-но ядо-ни Нэ мо синаму Хидзикимоно-ни ва Содэ-во сицуцу мо Если бы ты меня любила, То в заросшем плющом жилище Легли бы вместе И подстилкой нам
