— Шагай, — подтолкнул меня Зернов, и, шагнув в знакомую лиловую гущу газа, мы вышли снова на дневной свет, но уже совсем в другой зал, именно зал, а не комнату.
Из глубины его, заполненной сверкающими металлическими формами, вышел навстречу человек в белом, совсем земном халате, только белизна его тоже сверкала, как белая крышка рояля, отражая окружающий мир. Издали этот мир казался путаницей безугольных геометрических построений, преимущественно труб, сфер и цилиндров. Но за человеком с той же скоростью двигалась высокая, как цунами, волна лилового газа, в которой гасла и таяла сверкавшая металлом стереометрия. В конце концов газ срезал зал, обратив его в комнату с таким же туманным полом и потолком и такими же мерцающими тусклыми стенами. Человек в халате оказался Зерновым-вторым, на этот раз отличавшимся от моего спутника только глянцевым белым халатом.
— Нет, не нейлон, — сказал он Зернову-первому. — Тоже химия, только другая.
— Мысли читаешь, Вольф Мессинг? — усмехнулся тот.
— Конечно. Только твои. Ты же знаешь.
— Знаю, — поморщился мой Зернов, — только привыкнуть не могу.
Мы сели на подплывшие к нам белые тарелки к такой же белой, ничем не поддерживаемой массивной плите, на которой мгновенно материализовалась из воздуха бутылка «Мартеля» и три широких коньячных бокала.
— Скатерть-самобранка, — похвастался Зернов-второй.
Первый пренебрежительно отмахнулся:
— Видели и едали. В континууме.
— Прежде я считал все эти чудеса в решете техникой земного происхождения, — задумчиво подхватил Зернов-второй, — кто-то придумал и сконструировал их до Начала. Кто, мы забыли, а наследством пользуемся понемногу и свое ищем, развиваем, разрабатываем. А теперь, когда вернулась память прошлого, я уже точно знаю, что все это — подарок ваших инопланетных гостей, их эксперимент. Даже больше — знаю и назначение самого Би-центра.
— Первая ступень контакта, — перебил Зернов-первый.
— Научного контакта.
— Мост к их науке, к их освоению мира.
— Крутой, между прочим, мост. И трудный. Он же построен в четырехмерном пространстве. Нет ни коридоров в обычном смысле этого слова, ни дверей, ни лестниц. То, что их заменяет, длинно, сложно, запутанно и, с земной точки зрения, даже бессмысленно. Мы это называем «проходами». Обычно ими никто не пользуется, только в случаях крайней необходимости, когда телепортация блокирована.
— Вы так и говорите — телепортация? — спросил Зернов.
— Нет, просто переход. Это уже моя земная память. И нуль-переход от нее же. Удобная штука. Можно немедленно попасть в любую часть «центра». Даже сюда.
Мерцающие стены впереди не то раздвинулись, не то растаяли, обнажив черный экран с равномерно вспыхивающей и гаснущей ядовито-желтой надписью по-английски: «Дэйнджер!» — «Опасность!»
— Люк-мусоропровод, — пошутил Зернов-дубль. — Сюда автоматически сбрасываются радиоактивные осадки, различные излучающие вещества, самовзрывающиеся смеси — словом, все, что уже не нужно, но опасно для жизни, — пояснил он.
— Шагнешь — и конец, — засмеялся я.
— Не шагнете. Это мы называем «видимость», а полная телепортация блокирована до полудня.
Я взглянул на часы: половина девятого.
— Не скоро.
Двойники засмеялись.
— Он все еще по-земному считает, — сказал мой Зернов, — забыл о восемнадцатичасовых сутках.
— В сущности, «переход» блокирован круглые сутки, кроме двух часов после полудня, во избежание излишних передвижений. На пешеходные блуждания в «проходах» решаются только энтузиасты, — заметил его двойник. — Общаться можно и так.
Мерцающие стены исчезли — их сменила гигантская карта продтрассы и Города, вернее, макет, освещенный невидимым источником света. Точь-в-точь как тот псевдо-Париж, который мы наблюдали с Толькой в Гренландии. Отчетливо были видны лесное шоссе, заставы, улицы, даже дома. А по улицам, если вглядеться, можно было рассмотреть и движение экипажей, омнибусов, даже крохотных пешеходов в тени многоэтажных небоскребов, похожих на стеклянные пеналы, поставленные торчком.
— Занятная карта, — сказал Зернов-дубль. — Я и сам не понимаю, как это сделано.
Под картой восседал за непривычного вида клавиатурой очкарик в белом халате моих примерно лет. Полы халата открывали такой же, как и у меня, золотогалунный мундир.
— Полицейский? — удивился я.
— Здесь все полицейские, — сказал Зернов-второй. — Даже я. Только без мундира. Горт! — позвал он.
Очкарик поднял руку с клавишей.
— Слушаю, шеф.
— Что нового?
— Директива фуд-управления. Еще два пункта во французском секторе. В третьем и четвертом арондисмане. Виноторговец Огюст и бакалейщик Пежо.
— Заказ уточнен?
— Конечно. Списки уже переданы в Эй-центр.
— Есть отказный сигнал?
— Нет.
— Что предлагаете?
— Продлить восьмой рейс. По улицам Плесси и Мари Жорден, всего двадцать минут. Вот так… — Он провел указкой над макетом, будто скользнувшей по невидимому стеклу, предохраняющему модель Города от прикосновений.
— Действуйте.
Очкарик и карта растаяли за мерцающей пленкой стены, снова возникшей в пространстве.
— В сущности, это какой-то вид телевидения, — заметил я.
— Не совсем. Фокус безлинзовой оптики. Будущее голографии и лазерной техники. Кстати, — усмехнулся Зернов-второй, — задай вы мне этот вопрос даже месяц назад, я бы не сумел ответить. Впервые бы услыхал это слово. Мы говорим «видимость», а по-русски, если точнее перевести, — «смотрины». Смешно, правда? Но смех смехом, а в нашей оптической лаборатории мы уже подбираемся к этому чуду. Полегоньку-помаленьку, вроде как у меня к секрету силового поля. Ну а если говорить о телевидении в его земном понимании, то при желании мы бы за полгода сконструировали и телепередатчик и телевизор.
Но моего Зернова интересовала другая тема:
— Значит, в твоем распоряжении и входной контроль, и телепортация?
— Да, механизм управления настроен на мои биотоки.
— А ты можешь, скажем, снять контроль, сохранив блокаду телепортации?
— Зачем?
— Ты же мои мысли читаешь, чудак. Зачем спрашиваешь?
— Для уверенности.
— Может создаться ситуация, когда нам понадобится свободный вход с одновременным ограничением передвижения внутри.
Зернов-второй понимающе усмехнулся:
— Свободный вход для всех, а блокада против одного?
— Пять с плюсом.
— Но он всегда может воспользоваться «проходами».
— Его можно задержать.
