холодный.
– Нет, Глэдис, – сказал Фастальф, – я ненадолго. Я только привел мистера Бейли.
– Нельзя ли мне стакан воды? – сказал Бейли, – если вас не затруднит.
Глэдис подняла руку. Без сомнения, за ней наблюдали, потому что тут же неслышно подошел робот со стаканом воды на подносе и тарелочкой чего-то вроде крекеров с розовым шариком на каждом. Бейли не мог удержаться и взял один, хотя не был уверен, что это такое. Наверное, что-то, имеющее земных предков, потому что вряд ли космониты стали бы есть местную растительность или синтетическую. Впрочем, потомки земной пищи могли со временем измениться от культивирования или под влиянием чужого окружения, да и Фастальф за завтраком говорил, что многое в аврорской пище приобрело новый вкус.
Он был приятно удивлен: вкус оказался острым и пряным, и Бейли сразу же взял второй крекер. Он сказал «спасибо» роботу, который не должен был стоять тут бесконечно, и взял всю тарелочку вместе со стаканом. Робот ушел.
Дело шло к вечеру, сквозь западные окна шел красноватый солнечный свет. Бейли подумал, что этот дом меньше, чем у Фастальфа, но более веселый, только печальная фигура Глэдис производила удручающее впечатление.
Впрочем, это, наверное, вообразилось Бейли: как может казаться веселым строение, считающееся домом и защитой для человека, если за каждой стеной находится Снаружи? Нет ни одной стены, думал он, за которой было бы тепло человеческой жизни. Со всех сторон сверху донизу неодушевленный мир. Холод!
И холод пробежал по самому Бейли, когда он подумал о деле (изумление от встречи с Глэдис на минуту вышибло это из его мозга).
– Проходите, садитесь, Илия. Извините, что я слегка не в себе. Я вторично в центре мировой сенсации, а мне и первого раза было более чем достаточно.
– Я понимаю, Глэдис. Пожалуйста, не извиняйтесь.
– А что касается вас, дорогой доктор, вы, пожалуйста, не считайте, что должны уйти.
– Ну… – Фастальф посмотрел на полосу времени на стене – я ненадолго останусь, а потом, моя дорогая, у меня есть работа, которую обязательно нужно сделать, хоть небо разверзнись, поскольку я должен смотреть в ближайшее будущее, когда мне могут вообще запретить работать.
Глэдис быстро заморгала, как бы удерживая слезы.
– Я знаю, доктор Фастальф. Вы попали в большие неприятности из-за… из-за того, что здесь случилось, а я, похоже, не имела времени подумать о чем-либо, кроме собственного… дискомфорта.
– Я, как могу, позабочусь сам о своих проблемах, Глэдис, и вы вовсе не должны чувствовать себя виноватой. Может быть, мистер Бейли сумеет помочь нам обоим.
– Я не знал, Глэдис, – тяжело выговорил Бейли, – что вы были впутаны в это дело.
– А кто же еще? – вздохнула она.
– Вы… вы были хозяйкой Джандера?
– Не совсем хозяйкой. Я взяла его на время у доктора Фастальфа.
– Вы были с ним, когда он… – Бейли подыскивал слово.
– Умер? Разве мы не можем сказать – умер? Нет, меня с ним не было. Предупреждая вопрос, скажу: в это время в доме не было никого. Я была одна. Я обычно одна. Почти всегда. У меня, как вы помните, солярианское воспитание. Но это, конечно, не обязательно. Вот вы оба пришли, и я совсем не против.
– Вы точно были одна, когда Джандер умер?
– Я же сказала, – ответила она чуть раздраженно. – Нет, я не обижаюсь, Илия, я знаю, что вы должны все повторять. Я была одна. Честно.
– Но роботы, конечно, были.
– Да, конечно. Когда я говорю «одна», я имею в виду, что других людей не было.
– Сколько у вас роботов, Глэдис? Не считая Джандера.
Глэдис помолчала, как бы подсчитывая.
– Двадцать. Пять в доме, пятнадцать снаружи. Роботы свободно ходят между моим домом и домом доктора Фастальфа, так что при беглом взгляде не всегда скажешь, мой это робот или его.
– Ага, – сказал Бейли. – А поскольку в доме доктора Фастальфа пятьдесят семь роботов, это означает, что всего их семьдесят семь. Есть здесь еще дома, чьи роботы смешиваются с вашими?
– Здесь нет, – сказал Фастальф, – других домов, достаточно близких, чтобы такое практиковалось. Да и вообще, такой практики нет. Я и Глэдис – особый случай, потому что она не аврорианка, и потому, что я несу… некоторую ответственность за нее.
– Даже и в этом случае – семьдесят семь роботов, – сказал Бейли.
– Да. Ну и что?
– Это значит, что семьдесят семь движущихся предметов, каждый и которых, в общем, похож на человека; вы привыкли к ним и не обращаете на них особого внимания. Не могло ли случиться, Глэдис, что в дом проник посторонний человек? Еще один движущийся предмет, похожий на человека, и вы не обратили на него внимания.
Фастальф хихикнул, а Глэдис серьезно покачала головой.
– Илия, сразу видно, что вы с Земли. Вы думаете, что кто-то, даже доктор Фастальф, может подойти к моему дому, и роботы не известят меня об этом? Я могу не обратить внимания на человека, приняв его за робота, но роботы не могут. Я встретила вас на пороге, потому что мои роботы информировали меня о вашем приближении. Нет, я была одна. Как и на Солярии, когда убили моего мужа.
– Здесь другое дело, Глэдис, – мягко перебил Фастальф. – Ваш муж был убит тупым предметом. Для этого было необходимо физическое присутствие убийцы, и если никого не было, кроме вас, это было серьезно. В данном же случае, Джандер был выключен тонкой словесной программой. Физическое присутствие тут не нужно, а ваше не имело значения, потому что вы не знаете, как заблокировать мозг человекоподобного робота.
Они оба посмотрели на Бейли: Фастальф – насмешливо, Глэдис – печально. Бейли раздражало, что Фастальф как бы юмористически смотрит на крушение как своего, так и его, Бейли, будущего. Кто на Земле стал бы по-идиотски смеяться в такой ситуации?
– Незнание еще ничего не означает, – медленно сказал Бейли. – Человек мог разговаривать с Джандером и неумышленно вызвать умственное замораживание.
Руки Глэдис взметнулись в крайнем волнении.
– Я этого не делала, даже случайно. Меня не было с ним, когда это случилось.
– Может быть, вы сказали что-то, что привело его к умственному замораживанию, но не сразу, а, скажем, через час?
– Это абсолютно невозможно, – вмешался резко Фастальф. – Замораживание либо есть, либо его нет. Прошу вас, не изводите Глэдис. Она не способна вызвать замораживание сознательно, а сделать нечаянно – абсолютно немыслимо.
– Но так же немыслим и случайный позитронный сдвиг, о котором вы говорили?
– Не так же.
– Обе альтернативы исключительно неправдоподобны. Какая же разница в немыслимости?
– Очень большая. Я бы сказал, больше, чем между простым электроном и всей Вселенной в пользу сдвига.
Некоторое время все молчали. Потом Бейли сказал:
– Доктор Фастальф, вы говорили, что пробудете здесь недолго.
– Я уже пробыл слишком долго.
– Тогда, может, вы уйдете?
Фастальф приподнялся.
