ромашки, которые Бен показывал Бейли в поле там, на Земле. Умом Бейли понимал, что яйцо как яйцо, с белком и желтком, только приготовленное, но он никогда не видел, чтобы их разделяли перед тем, как есть. Даже на корабле, даже на Солярии подавали яичницу-болтунью. Он взглянул на Фастальфа.
– Простите, вы что-то сказали?
– Хорошо ли вы спали? – терпеливо повторил Фастальф.
– Да, вполне. Наверное, спал бы и сейчас, если бы не антисомнин.
– А, да. Не слишком вежливо будить гостя, но я подумал, что вы захотите начать пораньше.
– Вы совершенно правы. К тому же, я не совсем гость.
Фастальф некоторое время ел молча. Потом спросил:
– Ночью к вам не пришло никакого озарения? Может, вы проснулись с новой перспективой, с новыми мыслями?
Бейли с подозрением покосился на Фастальфа, но лицо того не выражало никакого сарказма.
– Боюсь, что нет, – ответил он. – Я столь же неэффективен, как был и в прошлую ночь. – Он отхлебнул питье и невольно сморщился.
– Простите, – сказал Фастальф, – вы находите питье невкусным?
Бейли хмыкнул и осторожно отхлебнул снова.
– Это обычный кофе, лишенный кофеина, – сказал Фастальф.
– Что-то не похоже на кофе… Простите меня, доктор Фастальф, но у нас с Дэниелом только что был полушутливый разговор насчет опасности для меня – полушутливый, конечно, только с моей стороны, но сейчас я подумал, что мне могли дать это… – он смущенно умолк.
Фастальф поднял брови. Бормоча извинения и улыбаясь, он зачерпнул ложкой немного кофе их чашки Бейли и попробовал.
– Абсолютно нормальный кофе, мистер Бейли. Попытки отравления нет. Но, действительно, популярный во всех мирах кофе готовится по-разному. Известно, что каждый предпочитает кофе собственного мира. Может, вы предпочитаете молоко? Оно более или менее одинаково всюду. Или фруктовый сок? На Авроре соки много лучше, чем на других планетах. Может, воды?
– Я попробую сок, – сказал Бейли, с сомнений глядя на кофе. – Но полагаю, что должен привыкнуть к кофе.
– Ну, зачем же, раз он вам так неприятен, – сказал Фастальф. – Итак – его улыбка стала чуть напряженной, когда он вернулся к прежней теме – ночь и сон не навели вас на полезные мысли?
– К сожалению, нет. Хотя…
– Да?
– У меня впечатление, что перед тем, как уснуть, в состоянии между сном и бодрствованием, было что-то такое.
– А именно?
– Не знаю. Мысль разбудила меня, но не последовала за мной. Я цеплялся за нее, но так и не поймал. Думаю, что в такой вещи нет ничего необычного.
Фастальф задумался.
– Вы в этом уверены?
– Не вполне. Мысль была такой разреженной и исчезла так быстро, что я даже не уверен, была ли она. Но даже если и была, вполне возможно, что она казалась осмысленной только в полусне.
– Но даже и беглая мысль должна была оставить след.
– Я тоже так думаю. В этом случае она вернется. Я верю в это.
– И мы должны ждать?
– А что еще остается?
– Существует такая вещь, как психозонд.
Бейли некоторое время смотрел на Фастальфа.
– Я слышал о нем, но на Земле в полицейской работе им не пользуются.
– Но мы не на Земле, мистер Бейли.
– Это может повредить мозг. Правильно?
– В умелых руках – не обязательно.
– Но возможно, – сказал Бейли. – Насколько мне известно, на Авроре применяют это лишь в крайнем случае. Человек должен быть виноватым в тяжком преступлении или…
– Да, мистер Бейли, но это относится к аврорцам, а вы не аврорец.
– Вы хотите сказать, что с землянином можно обращаться как с нечеловеком?
Фастальф улыбнулся и развел руками.
– Послушайте, мистер Бейли. Вчера вы предлагали решить проблему, поставив Глэдис в ужасное и трагическое положение; я хотел бы знать, пойдете ли вы на то, чтобы рискнуть собой?
Бейли с минуту молчал, а затем сказал изменившимся голосом:
– Вчера я был неправ и признал это. Что же касается этого дела, то нет уверенности, что моя полусонная мысль имела какое-то решение проблемы. Она могла быть чистой фантазией, алогичной бессмыслицей. А могло и вообще не быть никакой мысли. Считаете ли вы разумным ради такой маловероятной цели рискнуть повреждением моего мозга, от которого зависит, как вы сами говорили, решение вашего дела?
Фастальф кивнул.
– Вы красноречиво защищаетесь, но я говорил не всерьез.
– Спасибо.
– Ну, что будем делать сейчас?
– Первым делом я хотел бы еще раз поговорить с Глэдис. Нужно осветить некоторые пункты.
– Вы могли бы сделать это вчера.
– Мог бы, но их больше, чем я мог правильно усвоить вчера, и кое-что от меня ускользнуло. Я следователь, а не неутомимый компьютер.
– Да я сказал не в смысле порицания. Просто мне неприятно, когда Глэдис тревожат зря. Судя по тому, что вы вчера мне говорили, Глэдис в состоянии глубокой депрессии.
– Без сомнения. Но она страстно желает знать, кто убил Джандера. И это вполне понятно. Я уверен, что она захочет помочь мне. И я также хочу поговорить с другой особой.
– С кем?
– С вашей дочерью Василией.
– Это еще зачем?
– Она роботехник. Я хотел бы поговорить не только с вами, но и с другим роботехником.
– Я не желаю этого, мистер Бейли.
Завтрак был окончен, и Бейли встал.
– Доктор Фастальф, еще раз напоминаю вам, что я здесь по вашему приглашению. У меня нет здесь официальной власти для полицейской работы. Я не имею связи с аврорскими властями. Единственный шанс для меня увидеть дно этого злосчастного дела – надежда, что разные люди добровольно захотят сотрудничать со мной и ответить на мои вопросы. Если вы будете останавливать меня в моих поисках, то ясно, что я не сдвинусь с мертвой точки. Это будет плохо для вас и для Земли, поэтому я требую, чтобы вы не вставали мне поперек дороги. Если вы сделаете возможным для меня интервью с теми, с кем я хочу, или хотя бы
Фастальф сказал с плохо скрываемым раздражением:
– Я понимаю это. Но почему обязательно Василия? Есть и другие роботехники.
– Она ваша дочь. Она знает вас. Она может иметь точное мнение насчет вашей возможности уничтожить робота. Поскольку она член Роботехнического Института и на стороне ваших политических врагов, любое ее благоприятное мнение может быть убедительным.
– А если она выскажется против меня?
