понимаешь, одних клинских выше крыши хватает. — Шадринский посол имел в виду противостояние с клинской преступной группировкой, продолжавшееся больше года и ставшее в Москве притчей во языцех.
Заглушив двигатель, Саша вышел из машины и, указав на роскошный особняк, заметил не без затаенной гордости:
— Вот тут я и живу.
Ракита внимательно осмотрел белоснежный фасад виллы, не удержавшись от восхищенного восклицания:
— Классно! Три этажа… Сколько же у тебя комнат?
— То ли тридцать пять, то ли тридцать шесть… До сих пор не сосчитал, — улыбнулся Македонский чуть надменно, а собеседник продолжил, осматривая виллу:
— Один живешь?
— Почти.
— Менты, значит, жопу рвут, по всей России тебя ищут, в «Интерполе», по слухам, тоже тобой занимаются, а ты, значит, тут прохлаждаешься, — с восхищением заметил собеседник. — Тридцать шесть комнат, говоришь? Да в твоей хавере можно такую групповуху бадяжить! Прикидываешь — если в каждой комнате по лярве поселить… Недели не хватит, чтобы всех перетрахать!
— Насчет недели ты это загнул, — понимающе хохотнул Солоник. И добавил с серьезностью: — Если я тебя с нашими пацанами позову, тогда точно хватит… Ладно, пошли перекусим, вечерком съездим куда-нибудь, а о делах завтра поговорим…
Третьего сентября Македонский вылетел в Израиль. Предложение шадринских сулило немалую выгоду: в случае возвращения денег и процентов к ним ему была обещана четверть со всей суммы. Конечно же классические российские бандиты в подобных случаях берут половину, но ведь и случай был неординарным — уж на слишком большую сумму кинули банк шадринских! Да и кроить от своих было для Саши как-то неудобно…
Солоник никогда прежде не занимался выбиванием долгов и в Иерусалим отправлялся без какого-либо определенного плана. Ну, посмотреть на объект, еще раз прикинуть ситуацию… А дальше?
Дальнейших своих действий он и сам не представлял. Оставалось полагаться лишь на собственную интуицию, которая, как правило, никогда не подводила Сашу Македонского.
Несмотря на начало осени, Израиль встретил Солоника изматывающей жарой. Деревья стояли не шелохнувшись, и в послеполуденное время Иерусалим вымирал до четырех часов дня. На раскаленные камни мостовой нельзя было ступить даже в обуви. Лишь изредка проплывали в солнечном мареве темно- зеленые армейские джипы, напоминающие огромных жуков, да вооруженные военные патрули искали спасения от зноя в тенистых лабиринтах старинных улочек — недавно мусульманские фанатики провели очередной теракт, взорвали набитый пассажирами маршрутный автобус, и меры предосторожности выглядели вполне оправданными.
Еще в аэропорту Бен-Гурион Сашу встречали двое шадринских. По замыслу Ракиты они должны были выполнять роль чичероне и одновременно телохранителей. Усадили в машину, отвезли в отель. Спустя сутки Солоник знал о кидале все, что ему требовалось.
Гринберг, сменивший после «алии», то есть исхода на Землю Обетованную имя Борис на Борух, проживал в еврейском квартале новой столицы Израиля и слыл человеком богатым и влиятельным. Его одиннадцатиметровый шестидверный «Линкольн» был известен едва ли не всему деловому Иерусалиму. Владелец крупной фабрики по огранке алмазов, трастовой компании и нескольких торгово-закупочных фирм, он имел все основания опасаться за свою жизнь. Да и банк шадринских, по всей вероятности, стал не единственной жертвой кидалы. Видимо, потому Боруха Гринберга, как Ясера Арафата, повсюду сопровождали вооруженные до зубов охранники в камуфляже.
Подступиться к кидале вплотную не было никакой возможности — по крайней мере, на первый взгляд. А уж тем более заставить этого человека вернуть по-хорошему деньги. Классический силовой наезд тут, в нескольких тысячах километрах от Москвы, выглядел бы как минимум нелепо. За спиной «добропорядочного еврейского коммерсанта» стоял мощный государственный аппарат новой родины. У него имелись связи в кнессете. Сверх того, он мог рассчитывать на корпоративную поддержку и солидарность деловых кругов. Уголовные статьи по вымогательству тут, в Израиле, всегда отличались суровостью — на наезд мог решиться лишь сумасшедший. А кроме того, Гринберг вполне мог опираться и на помощь из России. Имелись в виду какие-то загадочные, но тем не менее всесильные «чекисты», о которых упоминал шадринский, а также подмосковная группировка, которой профессиональный кидала предусмотрительно отстегнул на общак.
Ракита приехал в Иерусалим спустя несколько дней после появления там Македонского. Видимо, дела в Москве были столь плачевны, что, едва поздоровавшись, он сразу же перешел к делу.
— Ну, что скажешь? — спросил он, морщась, словно от зубной боли.
Встреча происходила в номере отеля, в котором остановился Александр. По случаю полуденной жары окна были наглухо зашторены. В комнате стояла духота, лениво вращались лопасти мощного вентилятора, но и он не спасал.
— Даже не знаю, что делать, — честно признался Солоник и тут же продолжил: — Ты ведь понимаешь, что я не по этим делам… Никогда не приходилось долги выбивать.
— Вот и я не знаю, — Ракита плюхнулся в глубокое кожаное кресло. Закурил и, поставив на колени хрустальную пепельницу, неожиданно предложил: — А может быть, ты с ним встретишься?
Македонский нахмурился.
— То есть?
— Ну, о тебе ведь самые невероятные слухи ходят. Будто бы и в спецназе служил, и по заказу «конторы» работаешь. Твой побег из «Матросской тишины» до сих пор помнят. Фильмы о тебе по «ящику» крутят, и в книжках разных пишут, и в газетах. А то, что ты с нами кантуешься, Гринбергу наверняка известно. Хотя он и негодяй редкостный, но в таких вещах — человек очень серьезный. И разведка, и контрразведка в его фирмах налажена по полной программе.
— И что это даст, если я с ним встречусь?
Ракита вздохнул тяжело и осторожно предложил:
— Ну как это что? Если тебя перед ним засветить, он поймет: лавье лучше отдать — все, и проценты тоже. А не то…
Дальше можно было и не продолжать: Солоник прекрасно понял мысль собеседника. Деньги, на которые Гринберг кинул банк шадринских, не давали гарантию его безопасности, как и охрана, купленная на те же деньги. Вон сколько лавья было и у Глобуса, и у Бобона, и у Коновала, и у Отари Квантришвили, которого, по слухам, тоже якобы вальнул Саша Македонский…
Не помогли. Не спасли.
И уж если этот иерусалимский козел действительно не собирается возвращать кредит и проценты московскому банку, шадринским остается лишь одно — засветить перед ним главный козырь, знаменитого киллера, не знающего промаха и пощады.
Подтекст такого хода выглядел бы более чем красноречивым: нам терять все равно нечего, но ради морального удовлетворения Македонский тебя завалит. Ни охрана тебя не спасет, ни деньги, ни московские да тель-авивские «крыши». Не вернул долг? Опустил нас в сферах бизнеса и криминала, тесно переплетенных между собой? Ну и получай! Мы опускать себя никому не позволим…
Ракита смотрел на Солоника выжидательно, пристально и не мигая. От согласия киллера зависело слишком многое.
— Ну, что ответишь?
— Думаешь — купится?
— У нас больше ничего другого не остается.
— А если стукнет куда? — поинтересовался Солоник. — В ментовку местную, в отделение «Интерпола». Ты ведь сам понимаешь, в какой я ситуации.
— Побоится стучать, — Ракита подсел поближе к вентилятору — струи воздуха мигом растрепали его прическу. — Да и крышники его вряд ли за стукачество спасибо скажут. По логике, сегодня он ментам тебя сдал, завтра — их… Нет, вряд ли он в мусарню ломанется, — уверенно закончил собеседник.
— Ты мог бы организовать с ним встречу? — подумав, спросил Солоник.
— Попробовать можно.
— Думаешь, подействует и он согласится? — Саша подошел к окну, приподнял жалюзи — в комнату хлынул яркий солнечный свет.
— А хрен его знает! Посмотрим, — собеседник был уклончив. — Я об этом варианте давно думал… Ты, главное, не менжуйся: стучать на тебя в «Интерпол» ему не с руки так же, как и твоим врагам. А главное — твое настоящее место жительства ему неизвестно. Ты только подумай, как будешь с ним базарить и в какой форме мы тебя преподнесем. Ну, так что скажешь?..
Встреча состоялась через три дня. Удивительно, но Гринберг все-таки согласился поговорить с шадринскими. Правда, непонятно, для чего ему это понадобилось: то ли для демонстрации своей независимости, то ли для удовлетворения самолюбия, то ли для того, чтобы в последний раз заявить: никаких кредитов, а тем более процентов возвращать не собираюсь.
Впрочем, кидала, конечно, еще не знал, кто еще, кроме Ракиты, будет представлять на этих переговорах шадринских.
Беседа проходила в Тель-Авиве, в головном офисе одной из многочисленных фирм Гринберга. Меры безопасности наверняка бы сделали честь Форт-Ноксу, месту хранения золотого запаса Америки. Сперва Ракиту и Солоника просветили металлоискателем и предложили пройти под «аркой», какие устанавливаются в аэропортах. Затем на всякий случай обыскали, и только после этого повели в кабинет Боруха Гринберга.
Вооруженная охрана бизнесмена хранила бдительность, не спуская с визитеров глаз, — наметанный глаз Саши Македонского сразу же определил, что пистолеты-пулеметы «узи» сняты с предохранителей.
Борух Гринберг — невысокий, сутулый, с глубокими залысинами, похожий на комичного местечкового еврея-ростовщика, героя ШоломАлейхема, был явно в настроении. Об этом свидетельствовала и не сходившая с лица довольная усмешка, и надменный взгляд, который он почему-то никак не мог зафиксировать на чемто одном, и покровительственно-барские жесты. Весь его облик как бы говорил: присаживайтесь, господа российские бандиты, времени у меня не так уж и много, но так уж и быть, готов вас выслушать…
Первым начал Ракита. Выложив перед кидалой финансовые документы, он официальным тоном вновь напомнил о совместном проекте, о кредите, и о поддельном залоге, и о многом другом, после чего, вопросительно взглянув на собеседника, поинтересовался:
— Мы только хотим услышать еще раз: да или нет? Получит ли наш банкир деньги и обещанные проценты?
Гринберг для вида пошелестел бумагами и, отодвинув их, произнес:
— Бизнес — это всегда риск. И уж если человек человеку — волк, то бизнесмен бизнесмену — тем более. Никто не заставлял вашего банкира давать мне кредит. Никто не стоял над ним с пистолетом — мол, подписывай бумаги, а то убью. Он подписал сам и лоханулся, а значит — вы тоже, коли дали согласие. —
