сражались против разрухи и нищеты, частного капитала и паразитов! Мы подняли страну из бездны, мы быстро идем вперед! Мы тесним капитал, мы окружаем кулака! Кто мы? Массы! Миллионы! Рабочие, крестьяне-труженики! Да здравствует Великая Октябрьская революция!
'И после таких речей здесь люди еще на что-то надеются', – подумал Рестон.
'Почему бы ему не подарить мне эту авторучку? – подумала переводчица, глядя, как гость – 'гость непростой, даже опасный', предупредили ее, – не замедляя хода, ставит стенографические закорючки в блокноте своим 'монбланом' с золотым пером. – Ах, я была бы без ума от этой авторучки!'
– Скажите, Галина, это правда, что оппозиция сегодня собирается выступить? – спросил Рестон. – Говорят, что будет своего рода параллельная демонстрация, вы не слышали?
Она пошла крупной дрожью. Вот уж правильно предупреждали! Опасный!
– Да как же вы можете это говорить в такой день, господин Рестон?! Всенародный праздник, господин Рестон! Разве вы не симпатизируете нашей стране?
– Нет, не симпатизирую, – буркнул он.
В десять утра на Кремлевской стене вспыхнула огненная цифра 'Х'. Из ворот Спасской башни на белом коне выехал наркомвоенмор Ворошилов. Всадник он был явно не плохой, в седле сидел вольготно, видно было, что наслаждался сегодняшней миссией: тысячи глаз устремлены на него, 'первого красного офицера'! После завершения церемонии принятия рапортов мимо Мавзолея пошла кавалерия: всадники в остроконечных 'буденовских' шлемах держали пики с разноцветными флажками.
'Странная униформа, – строчил Рестон в свой блокнот. – Армия Хаоса. Гог и Магог'.
Будто для того, чтобы усилить это впечатление 'опасного гостя', через площадь на всем скаку прошел национальный полк Кавказа. Летели черные бурки и голубые башлыки.
На трибунах для иностранных гостей, где преобладали разноплеменные коммунистические делегации, воцарился полный восторг. Оглядываясь, Рестон видел горящие глаза и поднятые в пролетарском приветствии кулаки.
Кто-то, кажется группа испанцев, запел 'Интернационал'. Тут же на разных языках загремела вся трибуна. Кто-то, принимая за своего, положил Рестону руку на плечо. 'Мерзавцы', – думал журналист, улыбаясь, показывая все тридцать два американских зуба.
За трибуной Мавзолея в комнате отдыха был сервирован большой стол с вином, закусками и огромным самоваром. Здесь наблюдалась постоянная циркуляция вождей, среди которых мельтешили Молотов, Калинин, Томский, Енукидзе, Клара Цеткин, Галахер... В открытые двери доносилась музыка и гром парада.
Сталин и Бухарин пили чай в уголке. Стаканчик слегка дребезжал о подстаканник в непролетарской лапке Николая Ивановича. Иосиф Виссарионович олицетворял стабильность, кусок за куском ел бутерброд с икрой. Как все грузины, он умел есть. Бухарин, истый наследник бездарной позитивной интеллигенции, хлебал неаппетитно, шептал:
– Иосиф, есть точные сведения, что оппозиция выступит по крайней мере в Москве и Ленинграде.
Сталин улыбался, то есть слегка распускал рот под усами:
– Не волнуйся, Николай. Рабочий класс не допустит бесчинства кучки негодяев.
– Менжинский в курсе дела? – нервно интересовался Бухарин.
Сталин хмыкнул:
– Не волнуйся, дорогой.
Характер шума за дверью между тем изменился. Мерное уханье маршировки увядало. Вразнобой играло несколько оркестров. Многотысячное шарканье шагов. Хаотическая многоголосица. Выкрики любви к правительству. Начиналась демонстрация трудящихся столицы.
Рестон допытывался у переводчицы, что это за дикие карикатурные фигуры плывут над колоннами. Та сначала вздыхала, закатывала глаза: ну, это так, ну, в общем, политическая сатира, но потом, закусив губу, с некоторой даже злостью – вот, мол, вам за гадкое любопытство – выложила:
– Вожди британского империализма Макдональд и Чемберлен!
Ага, понятно, Рестон теперь и сам уже начинал разбираться. Вот плывет огромная фанерная фигура мирового рабочего с кувалдой. Перед ним оскаленные зловещие рожи империалистов в цилиндрах и с сигарами. Ражие парни, хохоча, тянут веревку. Рабочий вздымает кувалду и обрушивает ее на цилиндры. После справедливого наказания кувалда снова вздымается, а цилиндры распрямляются. 'Смешно, что он не может нанести окончательно сокрушающего удара, иначе провалится все шоу', – зловредничал в записной книжке Рестон.
Вдруг пошла какая-то необозримая колонна китайцев. Над ней на ходулях вышагивали империалистические чучела. Сатирический мотив затем схлынул. Колонны московских предприятий плакатами и передвижными радостными диаграммами рапортовали о своих достижениях. Тут и там проплывали портреты Сталина, Калинина, Рыкова. Представители колонн кричали в большие из оцинкованной жести рупоры:
– Да здравствует Сталин!
– Да здравствует всесоюзный староста!
– Да здравствует наше родное Советское правительство!
Рабочие завода имени Ильича развернули широкий транспарант: 'За ленинизм, против троцкизма!'
Главная улица Москвы Тверская с ее гостиницами, ресторанами и магазинами была запружена медленно продвигающимися в сторону Красной площади колоннами демонстрантов. Погода в целом благоприятствовала излиянию чувств, как, впрочем и возлиянию ободряющих напитков. Бодрили и оркестры, шлось хорошо.
Над демонстрантами, на балконе гостиницы 'Париж', стояли шесть фигур руководящего состава. Они приветствовали колонны, выкрикивали в рупоры лозунги революционного характера, бросали праздничные листовки. Проходящие под балконом 'михельсоновцы' отвечали громким 'ура' и аплодисментами.
– Кому вы аплодируете, товарищи?! – надрывался Кирилл Градов. – Ведь это же оппозиция! Троцкисты! Раскольники!
Он стоял на платформе грузовика с откинутыми бортами. Вместе с ним орали во все стороны несколько других агитаторов Краснопресненского райкома ВКП(б).
'Михельсоновцы' сначала и их просто награждали аплодисментами, потом стали соображать – что- то не по-праздничному базлают товарищи. Потом стали внимательнее приглядываться к 'Парижу', пошел в ход классовый прищур – и впрямь что-то не то: в окнах гостиницы портреты Троцкого и Зиновьева, с балкона, если разобраться, доносится несуразное 'Долой сталинский бюрократизм!'... а вон листовочка парит, пымай ее, Петро, да прочти! Прочесть мало, тут карикатура на нашу партию, товарищи. Вот гляньте: 'ВКП(б) за решеткой'.
'Во влипли, братцы!' – захохотал кто-то. Другой кто-то яростно заорал, потрясая кулаком: 'Надули, сукины дети, испортили праздник!' Из переулка вырвалась группа молодых, краснощеких, пошла пулять, яблоками по балкону: 'Бей гадов!'
У входа в гостиницу стояла довольно плотная, не менее двух сотен, толпа оппозиционеров, преобладали люди студенческого и интеллигентного вида, было, однако, немало и рабочих. Покачивалось несколько раскольнических лозунгов: 'Да здравствует оппозиция!', 'Да здравствуют вожди мирового пролетариата товарищи Троцкий и Зиновьев!'. Все новые и новые группы молодчиков выскакивали из переулков, разрезали колонны, теснили митингующих, выхватывали то одного, то другого, сильно давали по шее или под дых, швыряли на мостовую. В ораторов на балконе все гуще летели паршивые яблоки, галоши. Оппозиционеры, видя, что каша заваривается вкрутую, пытались соединить руки, выкрикивали хором: 'Долой Сталина! Долой сталинизм!' – защищались неумело и ничтожно, будто толстовцы собрались, а не такие же яростные коммунисты.
