— Ну зачем же так… Чтобы предложить тебе помощь.
— Насколько я понял, вы должны прежде всего обеспечить мою безопасность, — заметил подследственный.
— Естественно, — пряча змеиную улыбку, согласился мент. — Но одно дело безопасность формальная, а другое — настоящая. Вы ведь сами понимаете, кто здесь истинный хозяин…
Несомненно, оперативник осторожно «пробивал» его с подачи блатных. Ни для кого не секрет, что большая часть тюремной администрации кормится из «общака», и потому вопросы о «безопасности» не могут не настораживать.
— От судьбы не уйдешь, — вздохнул Саша. — Ладно, что там еще?..
Вернувшись в камеру, Солоник немного погрустнел. Он знал: их, посланцев «истинных хозяев», можно ожидать со дня на день, с минуты на минуту.
Впрочем, он знал и другое: любой минус при грамотном подходе к вопросу можно поменять на плюс — так негатив при печати фотоснимков становится позитивом. И уж если о нем пишут газеты, если его показывают по телевизору…
Кто сказал, что это минус?
Кто сказал, что за этим последует приговор?
Они зашли на «хату» после того, как в камере погас яркий желтый свет и объявили отбой. Их было двое: огромные шкафы с явно уголовными лицами. Типичные бывшие спортсмены, а ныне рэкетсмены, обслуживающие своей интеллектуальной отмороженностью элиту криминалитета.
Драться глупо и бессмысленно: пустая потеря сил. Кричать — тем более: неспроста ведь дверь оказалась незапертой…
— Ну, давай, собирайся, — процедил один из атлетов, — на стрелку тебя зовут…
Обитатель камеры подчеркнуто неторопливо поднялся, натянул кроссовки, отхлебнул давно остывшего чая. Главное — не суетиться, держать себя с достоинством. Пусть «шестерки» видят это; другого сейчас вроде бы и не дано…
В ярко освещенном, пустынном коридоре ни одного «рекса». Что ж, все правильно, на воле закон ментовской, «за решками, за заборами» — воровской. А ночью тюрьма принадлежит блатным; даже бывший спецкорпус некогда всесильного КГБ.
Миновали коридор, спустились на один этаж, прошли его почти весь до конца и остановились перед металлической дверью «хаты». Один из атлетов, осторожно обогнув Сашу, приоткрыл дверь:
— Проходи.
Солоник шагнул вовнутрь. В тусклом свете он различил фигуры двух человек — молодого, с перебитым носом и сонным выражением лица, и второго — постарше, с залысинами и набрякшими мешками под маленькими, глубоко посаженными глазками.
— Проходи, братан, — кивнул обладатель перебитого носа, — проходи, присаживайся…
Гадать не приходилось: это были воры в законе — те самые «истинные хозяева» тюрьмы, о которых и намекал ему режимный опер.
Саша послушно опустился на шконку.
— Ну, как тебе тут? — продолжал молодой, сонно глядя на вошедшего.
— Нормально, — обтекаемо ответил Солоник.
— Может, жалобы есть? Может быть, не устраивает что? Ты не менжуйся, говори, у нас тут не ГУИН и не прокуратура.
— Да нет, нормально все.
— Может, претензии к кому имеешь?
— Не имею.
— Зато к тебе имеют, — неожиданно вступил в разговор его напарник, и огромные мешки под его глазами, казалось, набухли еще больше. — Параша о тебе по Москве давно уже пошла. И пишут, и говорят о тебе много всякого. Да и ты вроде мусорам во всем признался. Правильно я говорю или что путаю?
Солоник кивнул.
— Правильно.
— Вот видишь, — голос возрастного законника звучал глухо и даже печально. — Значит, крови на тебе много. Людей зазря валил, и каких людей…
— По беспределу, получается, валил, — вставил молодой обитатель «хаты». — И мусора тебя на пленочку снимали, и сам ты признание подписал, груз на себя взвалил…
— А ты что, сам эту пленку видел? — удивился Саша.
— Видел, не видел… Это, брат, не твоя забота. Тут мы вопросы задаем.
— А если навесили на меня? А если прессанули? — это был пробный шар: как среагируете?
— Ну, допустим, после прессовки протокол подписал. Но ведь не в голову тебя ранило, чтобы столько на себя брать!
— От ментов, что я на рынке завалил, мне все одно не отвертеться. Свидетели, вещдоки, экспертиза. А это — конкретная «вышка». И тянуть с ней не стали бы. А так, если других на себя навесить, можно было бы пару лет протянуть. А там, гляди, смертную казнь отменят, что-нибудь да получится…
Законник с перебитым носом выразительно взглянул на соседа по «хате».
— Смотри-ка, как складно выходит… Хитро, а?
Тот согласно кивнул.
— Хитро, хитро… Пожалуй, даже слишком хитро. — Он обернулся к киллеру. — И что дальше думаешь?
— Сейчас другие за меня думают.
— Тоже верно. Но жить-то хочется?
— Кому не хочется? Только кто меня об этом теперь спрашивать будет?
Тускло и холодно светила лампочка под потолком, и слова, скатываясь неторопливыми каплями, казалось, мгновенно леденели.
— Значит, хочешь… — пожевав губами, произнес пожилой. — Тоже правильно… А кенты наши, выходит, не хотели? Что тебе лично Калина такого сделал? Молчишь? Ты ведь его завалил?
— Вы мне все равно не верите, — угрюмо процедил Солоник.
— А ты честно расскажи обо всем. Облегчи душу, хоть на тот свет пойдешь со спокойной совестью… Тебе все равно не жить.
— И что я должен сказать?
— Сперва честно назови всех, кого валил, — насупился молодой.
— Ну хорошо, — Саша положил руки на колени, — всех, кого мне шьют, я и вальнул. До единого.
— По списку, что ли? И кто этот список тебе подсунул?
— По алфавиту…
— Ты что, б…ь, еще не понял, кто перед тобой? Не понял, что на правилку позвали?! — взорвался пожилой, приподнимаясь из-за стола.
Солоник поджал губы.
— Я догадливый.
— Мы тут все догадливые. А ты — фуфел, мусор поганый… Да от тебя до сих пор мусарней на километр разит! — Немного успокоившись, законник взглянул на допрашиваемого исподлобья и спросил: — Ну, так что скажешь?
— О ком?
— О тех, кого валил.
— Я еще не выучил список. Следак обещал через неделю нарисовать.
— Ты нам его через десять минут сам скажешь, — сквозь зубы процедил молодой.
— Да хоть через десять секунд! Ты только намекни, кого мне на себя брать, я и соглашусь. А ты своим «шестеркам» кивнешь — фас, рвите его на части… Только нехорошая тут картинка получается, — Солоник понял: сейчас самое время выложить на стол загодя заготовленный козырь — единственный в этой беседе. — Я следаку так и сказал: менты те на рынке — мои. Я их вальнул. Никак не отвертеться — «волыну» у меня забрали. А остальных на меня не вешайте. В беспамятстве подписал, не помню… Может, я, может, и не я. На меня и Отарика хотят повесить, и Сильвестра, которого в сентябре прошлого года взорвали, да много их… Листьева на днях кто-то завалил: удивительно, что еще на меня его не повесили, хотя я ведь в это время уже на шконках сидел.
— Ну и что? — недоуменно спросил молодой.
— А то, что, если меня завалят, получится, что вы, воры, сделаете это с подачи мусоров. То есть менты меня вашими руками убьют, и вы на себя их работу возьмете. Если на мне кровь ваших кентов, то вы меня и казнить должны. Зачем же тогда по телевизору и в газетах об этом писать? Подстава получается, вот что…
— Ну понял, — нахмурился немолодой законник, и залысины его зловеще блеснули в холодном электрическом свете.
— Просто кому-то очень хочется, чтобы меня завалили именно с вашей подачи.
— А ну-ка, выйди на минутку, — приказал тот, что помоложе.
Саша вышел. Амбалы по-прежнему стояли в коридоре, терпеливо ожидая решения паханов.
Спустя минут двадцать из камеры послышался приказ:
— Ведите на «хату»…
Его увели на этаж выше, и больше к нему никто не приходил. Утром, как всегда, зашипело, а затем заверещало радио. И Саша только тогда понял, что после той тяжелой беседы сумел заснуть…
Глава 26
За последующие дни Адвокат сделал для Солоника все, что только мог.
Первым делом подробно ознакомился с актом баллистической экспертизы, которая в подобных случаях чаще всего является решающим доказательством обвинения. Следователь нудно читал заключение, сыпал специальными терминами, демонстрировал многочисленные фототаблицы с обнаруженными гильзами и
